поражало своей величественностью по сравнению с самыми знаменитыми  аутодафе
Вальядолида.
     III. В 1561 году происходило другое аутодафе в том же  городе.  На  нем
сожгли  четырех  нераскаянных  лютеран  живьем  и   примирили   с   Церковью
девятнадцать человек. Двое из первого разряда были  испанские  монахи,  двое
других - французы. Еще двое были приговорены к релаксации, но накануне казни
они сознались во всем, чего желали инквизиторы, и были допущены к примирению
с Церковью. Среди  приговоренных  к  епитимьям  находился  королевский  паж,
уроженец  Брюсселя,  Шарль  д'Эстре.  Какой   избыток   изуверства   был   в
предположении, что среди  празднеств  и  народных  развлечений,  посвященных
браку государя, последний мог находить приятным унижение одного из его пажей
и его удручение епитимьями. Может быть, инквизиторы приготовили эту казнь  с
намерением  его  спасти.   Действительно,   королева   Елизавета,   тронутая
состраданием, просила короля даровать помилование юноше в том, что  зависело
от его власти; она обратила ту же просьбу к главному  инквизитору  Вальдесу,
который присутствовал на  аутодафе,  и  получила  полное  помилование  Шарля
д'Эстре, обещавшего твердо держаться католической веры.
     IV. В других главах этой истории можно  было  видеть,  что  инквизиторы
Толедо постоянно обнаруживали горячее усердие и увеличивали число  жертв  до
бесконечности. Если бы не было  других  доказательств,  было  бы  достаточно
привести большое  число  семейств,  которых  излишнее  усердие  инквизиторов
облекло  в  траур  и  повергло  в  слезы  в  городе  Сифуэнтесе   (провинция
Гвадалахара,  епархия  Сигуэнсы).  Местные   жители   перестали   ходить   к
божественной службе, стыдясь смотреть  на  подвешенные  к  церковному  своду
санбенито с именами и обозначением должностей предков и родственников  почти
всех жителей, а также с указанием испытанных ими наказаний  и  перенесенного
позора. Церковный капитул и ружные священники  города  Сифуэнтеса,  видевшие
ближе всех дурное действие столь унизительного зрелища, обратились к папе  и
умоляли его святейшество позволить  им  уничтожить  или,  по  крайней  мере,
удалить санбенито. Папа внял справедливости этих жалоб и разрешил 15 декабря
1561 года просимое с тем, чтобы на это согласился главный  инквизитор.  Папа
поставил такое условие, потому что был убежден, что в случае, если эта  мера
не  понравится  инквизитору,  она  не  принесет  никому  пользы,  вследствие
притворства, с каким испанское правительство всегда горячо принимало сторону
инквизиторов, когда им не нравились приказания, шедшие из Рима.
     V. С какой  бы  стороны  и  в  каком  бы  смысле  мы  ни  рассматривали
инквизицию, в ней всегда  можно  найти  только  чудовищное  учреждение.  Его
главные  агенты  были  орудием  и  поддержкой  захватнических  тенденций   и
деспотизма Рима; несмотря на это, инквизиторы всегда умели ловко вывернуться
из необходимости повиноваться Риму, когда считали это полезным делу  святого
трибунала. Их защита перед главой Церкви состояла в утверждении,  что  указы
римской курии были противоположны указам, полученным от  испанского  короля.
Равным образом они обходили указы государя,  оправдывая  свой  отказ  мнимой
необходимостью сообразоваться с буллами, которые отлучили бы их, если бы они
повиновались королевским указам. Они были постоянно готовы противиться той и
другой власти, как только главный инквизитор пошлет тайный приказ, от своего
ли имени или по соглашению с верховным советом (когда этот  акт  вероломства
казался ему  необходимым),  вопреки  апостолическим  законам  и  королевским
указам. Но нас еще больше должно удивлять, что сам глава инквизиции  был  не
всегда  уверен  в  повиновении   подчиненных   ему   людей.   Провинциальные
инквизиторы предавали забвению указы и декреты верховного  совета,  если  их
единодушное мнение противоречило распоряжениям этих декретов и если  имелись
шансы, что совет не будет уведомлен. Причиной  всех  этих  беспорядков  была
тайна, в которую все облекалось и злоупотребления которой находили поддержку
в самом уставе трибунала. Поэтому, вопреки видимому единению членов  святого
трибунала, разделение, постоянно бывшее между ними, иногда вызывало  анархию
и внутренний беспорядок до такой степени, что видимое согласие,  соединявшее
их исчезало. Легко можно было видеть, как маска спадает с их лица,  если  бы
дух корпорации не сохранял  внешнего  союза,  необходимого  для  поддержания
общего авторитета и той власти, которую они имели над умами людей  благодаря
этому духу.
     VI. 17 июня 1565 года (в Троицын  день)  справили  новое  аутодафе,  на
котором появилось сорок пять лиц. Одиннадцать было сожжено, тридцать  четыре
были осуждены на епитимьи. В первом разряде  были  лютеране,  иудействующие,
магометане, защитники блуда, двоеженцы,  богохульники  и  некроманты.  Среди
тех, кого обозначили именем протестантов,  одни  были  известны  под  именем
лютеран,  другие  под  именем  верных;  был  третий  вид,  которых  называли
huguenaos, потом huguenots (гугенотами). Я думаю,  что  последнее  имя  было
сначала дано в Беарне  кальвинистам,  которые  прибыли  туда  из  Гагенау  в
Эльзасе, и что от имени этого города произошли названия haguenot и  huguenot
[842].
     VII. Хотя инквизиторы Толедо ежегодно справляли аутодафе, как и  другие
инквизиции, с более или менее значительным числом  жертв,  я  не  нахожу  ни
одного известного лица среди осужденных до аутодафе,  бывшего  4  июня  1571
года, на другой день Троицына дня. Два человека были сожжены живьем и трое в
изображении как лютеране. Тридцать один человек  был  подвергнут  епитимьям.
Один из погибших в огне  достоин  особого  упоминания.  Его  звали  доктором
Сигизмондо Аркелем; он происходил из  города  Кальяри  в  Сардинии.  Он  был
арестован в Мадриде в 1562 году как учитель лютеран.  Промучившись  долго  в
толедской тюрьме, он при помощи ловкости и терпения достиг того, что скрылся
из нее; но он не успел уехать из королевства. Его приметы были  сообщены  на
все пограничные пункты; он был арестован и снова попал в руки  своих  судей.
Аркель упорно отрицал приписываемые ему факты до тех пор, пока ему  сообщили
извлечение из  оглашения  свидетельских  показаний.  Под  тяжестью  улик  он
признался во всем и утверждал,  что  он  не  только  не  еретик,  но  лучший
католик, чем паписты, и взялся доказывать это чтением своеобразной  апологии
на ста семидесяти листах, которую написал в  тюрьме.  Он  был  приговорен  к
передаче в руки светской власти. Хотя были сделаны  попытки  вернуть  его  к
учению Церкви, он упорствовал в своей системе, выдавая себя за  мученика,  и
надругался над увещевавшими его священниками. Поэтому ему вложили в рот кляп
во время аутодафе, и кляп находился у него во рту до тех пор,  пока  он  был
привязан к столбу. Видя,  что  он  претендует  на  славу  мученика,  лучники
пронзили его ударами копий в то время, когда палачи зажигали костер, так что
Сигизмондо Аркель погиб и от огня и от железа.
     VIII. Другие осужденные принадлежали к разным классам, названным  мною,
кроме иудействующих. Среди утверждавших, что простой блуд дозволителен,  был
заметен Хуан Мартинес из Алькараса, который простер свое  безумие  до  того,
что сказал, будто это действие, совершенное  человеком  с  его  матерью,  не
является смертным грехом, если оно не было повторено больше трех раз; только
в этом случае получалась преступная привычка. Далее Мартинес говорил, что он