ересь, клонящиеся к ереси; при их помощи объявляли авторов подозреваемыми во
внутреннем усвоении ереси.
     III.  В  наше  время  квалификаторы  нашли  новое  средство   расширить
запрещения, говоря,  что  книги  содержат  тезисы,  оскорбительные  для  лиц
высокого   ранга,   бунтарские,   клонящиеся   к   нарушению   общественного
спокойствия, противные государственному строю и противоречащие  повиновению,
которому нас учили Иисус Христос и  его  апостолы.  Следуя  этим  принципам,
квалификаторы стали вести себя скорее полицейскими агентами, чем защитниками
догмата.
     V. Цензуры этого  рода  обыкновенно  произносятся  людьми,  напитанными
только схоластическим богословием;  они,  по-видимому,  набили  свои  головы
ворохом   глупостей,   чтобы   дискредитировать   святой    трибунал.    Для
доказательства достаточно цензуры труда Филанджьери Наука о законодательстве
[849], сделанной братом Хосе де Карденасом, капуцином [850], который  считал
себя достаточно образованным для этого дела, хотя он  прочел  только  первый
том испанского перевода, составляющий половину  первого  тома  в  оригинале.
Если находится более сведущий квалификатор, то он не имеет мужества  сказать
правду, потому что она может  не  понравиться  инквизиторам.  Пример  такого
отношения  представляет  собою  нелепый  труд  дома   Хоакино   Лоренсо   де
Вильянуэвы, действительно образованного  человека,  опубликовавшего  в  1798
году книгу  под  вымышленным  именем  Лоренсо  Астенго  и  заглавием  Письма
испанского священника в ответ на письмо гражданина Грегуара [851],  епископа
города Блуа. Здесь  он  объявляет  себя  борцом  за  трибунал  инквизиции  и
предпринимает  доказательство  его  пользы  и  справедливости,  но   обходит
затруднения, на которые не может ответить, и опирается при этом на принципы,
которые сам потом признал ошибочными в речи, произнесенной  перед  собранием
кортесов в Кадиксе, где он взял назад свое мнение.
     V. Если применение цензур столь произвольно,  то  каковы  же  книги,  к
которым  испанцы  могли  бы  обратиться  с  целью  просвещения?   Запрещение
применяется особенно к книгам по богословию и каноническому праву, когда они
хорошо написаны и содержат учение, преподанное святыми  отцами,  соборами  и
даже  папами,  управлявшими  Церковью  в  первые  семь  веков  существования
христианства, но которое, однако, было забыто или  оспаривалось  богословами
варварских времен, желавшими дать торжество системе соединения двух  властей
(духовной и светской) в лице верховных первосвященников.
     VI. Богословские цензуры  равным  образом  разят  книги  по  философии,
политике и  праву  естественному,  гражданскому  и  международному.  Отрасли
гуманитарных наук держатся или связаны с правилами, аксиомами и  основаниями
нравственного богословия и канонического права; они имеют внутреннюю связь с
догматическими истинами, отличными  от  непостижимых  тайн  религии.  Отсюда
следует, что квалификаторы, основываясь на мнениях, установившихся после VII
века, а не на том, что  думали  и  чему  учили  в  эпоху,  более  близкую  к
апостолам, осуждают и запрещают труды,  которые  были  бы  необходимыми  для
успеха знаний среди испанцев.
     VII. Книги по математике, астрономии, физике и другим  дисциплинам  той
же области знаний не пользуются  большей  милостью.  Так  как  они  содержат
некоторые истины, доказанные в последнее время, то  они  являются  предметом
самых  суровых  квалификаций  под   пустым   предлогом   благоприятствования
материализму, а иногда и атеизму. Я спрашиваю, каким  образом  при  подобной
системе испанцы могут стоять на уровне открытий, недавно сделанных в Европе,
влияние которых так выгодно для благоденствия народов?
     VIII. Упомянутое мною показывает, что в Испании могут народиться ученые
только в  том  случае,  если  желающие  культивировать  знания  станут  выше
запретительных  законов  святого  трибунала.   Но   где   люди,   достаточно
мужественные для того, чтобы подвергнуться этой опасности?  С  тех  пор  как
была учреждена инквизиция, не было почти ни одного человека, знаменитого  по
своим познаниям,  которого  она  не  преследовала  бы  как  еретика.  Стыдно
говорить, но  факты,  доказывающие  это,  неоспоримы,  и  наша  национальная
история легко может в этом убедить самых недоверчивых. Чтобы  не  оставалось
никаких  сомнений  на  этот  счет,  я  приведу  здесь   несколько   примеров
преследований, которые могут послужить к объяснению многих других.
     IX.  В  картину,  которую  я  представлю,  я  не  включу  (если  только
какое-нибудь частное обстоятельство  не  обяжет  меня  к  этому)  ни  одного
литератора, который  заслужил  уголовное  преследование  как  принявший  или
иудаизм, или  религию  Магомета,  или  какую-нибудь  секту,  равным  образом
осуждаемую католической религией.  Я  удовлетворюсь  тем,  что  возьму  свои
примеры из среды католических  лиц,  которые  пострадали  лишением  свободы,
чести и имущества за то,  что  не  хотели  постыдно  усвоить  схоластические
мнения, ошибочные системы, порожденные в  века  невежества  и  варварства  и
удержанные впоследствии  людьми,  заинтересованными  сохранении.  Прочтя  их
историю,  все  согласятся,  что  ее,  чем  карать  уголовным  или  позорящим
наказанием [852], их следовало, по крайней мере, предупредить.
     X. Как только была учреждена инквизиция, она стала преследовать ученого
и уважаемого дома Фернандо де Талаверу, иеронимита, приора монастыря Прадо в
Вальядолиде,  духовника  испанской  королевы,   епископа   Авилы,   апостола
Альпудоры и первого архиепископа Гранады. Этот прелат составил и опубликовал
в 1481 году для защиты религии труд под  заглавием:  Опровержение  католиком
одного еретического сочинения, изданного и распространенного в 1480  году  в
городе Севилье. Ревность в вере не могла избавить его от  преследования:  он
был гоним {См. главу X этого сочинения.} в течение всей жизни и после смерти
его имя и его книгу внесли в Индекс 1559 года.
     XI.  Раз  этому  движению  был  дан  толчок,  преследования  ученых   и
литераторов зачастили одно за  другим.  Никогда  не  было  недостатка  ни  в
невежественных доносчиках, ни в лжеученых, которые, будучи ослеплены  своими
предубеждениями, причисляли к заслуживающим порицания вещи, которые не  были
таковыми. Мне было не под силу соединить все судопроизводства,  предпринятые
против литераторов, на которых инквизиция накладывала телесные или позорящие
наказания. На сжатого списка, который я даю, читатели видят, как легко можно
увеличить его, перелистывая (при большем количестве времени, которого  я  не
имел) архивные документы трибуналов для выяснения мотивов процессов и актов,
которыми книги  были  запрещены  или  подвергнуты  очистке.  Нет  ни  одного
декрета, который не доказывал бы того, что расследовали  именно  религиозные
мнения автора осужденной книги  и  карами  самого  автора  как  еретика  или
подозреваемого в ереси.
     XII. Я расположил имена всех этих жертв  в  алфавитном  порядке,  чтобы
предоставить читателю легкое средство быстро  найти  статью  о  преследуемом
ученом, историю которого он захочет узнать.
     1. Абад ла Сьерра (дом Агостино), епископ Барбастро, - см. главу XXIX.
     2. Абад ла Сьерра (дом Мануэль), архиепископ  Силив-рии,  -  см.  главу
XXIX.