кнута на улицах Мурсии. Как видно, привилегии испанского дворянства не очень
импонировали инквизитору Посо. Декан трибунала  Кантера  подал  мнение,  что
перед окончательным голосованием по  принципиальному  вопросу  надо  решить,
действительно ли обвиняемый стал помешанным или  безумие  притворно,  потому
что от этого зависит его мнение  по  принципиальному  вопросу.  Процесс  был
направлен  в  верховный  совет,  который  приказал  отсрочить  окончательный
приговор, касающийся брака обвиняемого с Изабеллой; если  приговор  признает
законность брака,  следует  высказаться  насчет  истинного  или  притворного
сумасшествия  обвиняемого.  Если  сумасшествие  будет  признано  притворным,
следует постановить приговор о двоеженстве, но приостановить  исполнение  до
совещания с верховным советом; в ожидании этого обвиняемого  надо  отправить
домой и держать его там под поручительством. Кажется, что дело не  двинулось
далее; вероятно, благоразумие совета остановило его на той точке, где мы его
видим. Дай Бог,  чтобы  он  постоянно  следовал  тем  же  принципам!  Мнение
инквизитора  Посо  дышит  жестокостью;  мнение   Серрано   не   обнаруживает
умеренного судьи; мнение  епархиального  епископа  самое  справедливое.  Что
касается поведения верховного совета, то надо сознаться, что оно было  очень
мудрым. Наблюдение над пятью различными мнениями  доказывает  с  несомненной
очевидностью, что произвол есть существенный порок трибунала.
     VIII. В следующем 1576 году монах-диакон произнес легкое отречение;  на
два года он был запрещен  в  священнослужении  и  присужден  к  безвыходному
пребыванию в монастыре на этот срок и занятию последнего места в хоре  и  на
всех собраниях его братства. Его преступление, может быть, не было бы никому
известно до самой его смерти, если бы он сам не открыл его инквизиции,  хотя
легко мог уволить себя, так  как  не  было  вопроса  о  ереси.  Этот  монах,
предприняв путешествие, однажды вечером остановился на ночлег у деревенского
священника, духовного брата его ордена. Деревенский настоятель спросил  его,
не священник ли он. Монах имел слабость ответить утвердительно, нисколько не
думая о своих словах и не ожидая  никакого  действия  своего  ответа,  кроме
увеличения внимания к нему в доме сельского  пастыря.  Последний  немедленно
выразил  ему  желание  исповедаться  у  него.   Монах,   ошеломленный   этим
заявлением, не осмеливаясь сказать своему хозяину, что он солгал и вовсе  не
священник, исповедал его и  дал  ему  отпущение.  Мучимый  в  своей  совести
воспоминанием о грехе, он некоторое  время  спустя  принял  решение  донести
самому на себя мурсийской инквизиции. Я не защищаю монаха; но это настроение
не мешает мне заметить в резолюции инквизиторов  выдающуюся  жестокость,  до
очевидности противоположную правилам закона  и  благоразумия.  Кто  обвиняет
себя добровольно  и  под  секретом,  может  быть  подвергнут  только  тайной
епитимье, так, чтобы грех его остался неизвестным.  Всякая  другая  практика
может только воспрепятствовать виновным делать добровольные  признания.  Еще
не еретик тот, кто разрешает от греха, не будучи священником, если не  верит
в действительность такого отпущения грехов. Монах, который, как  видно,  был
очень далек от мысли о действительности данного им  разрешения,  не  прав  в
доносе на себя. Принуждение его  произнести  легкое  отречение  обнаруживает
одно из тысяч мошенничеств, употребляемых святым  трибуналом.  Это  суждение
предполагает, что обвиняемый квалифицирован  как  подозреваемый  в  ереси  в
малейшей степени, и этот довод единственно был выставлен  инквизиторами  для
оправдания их постоянных узурпации юрисдикции епископов в таких  и  подобных
им делах.


       Глава XXIV

АУТОДАФЕ,  СПРАВЛЕННЫЕ  ПРОТИВ   ПРОТЕСТАНТОВ   И   ДРУГИХ   ОБВИНЯЕМЫХ
ИНКВИЗИТОРАМИ  ТОЛЕДО,  САРАГОСЫ,  ВАЛЕНСИИ,  ЛОГРОНЬО,  ГРАНАДЫ,  КУЭНСЫ  И
САРДИНИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА II


       Статья первая

ИНКВИЗИЦИЯ ТОЛЕДО

     I. Я уже заметил, что  все,  что  происходило  в  инквизициях  Севильи,
Вальядолида и Мурсии, происходило и в других, потому что во всех  было  одно
правило  поведения,  одна  система  произвола  в  толковании  и   применении
приказов,  и  потому  суровость  приговора  стала  правилом,  которое   одни
инквизиторы передавали другим. Для того чтобы  показать  неоспоримость  этой
истины, я  расскажу  историю  нескольких  аутодафе  в  разных  провинциях  с
определенным числом специфических особенностей, которые  я  покажу  в  своих
заметках, извлеченных из подлинных процессов и реестров святого трибунала.
     II. 25 февраля 1560  года  инквизиторы  Толедо  справили  аутодафе,  на
котором несколько осужденных были сожжены живьем,  другие  в  изображении  и
множество было подвергнуто епитимьям. Они были наказаны как подозреваемые  в
лютеранстве и магометанстве или по делам  о  двоеженстве,  богохульстве  или
заблуждениях насчет блуда, который они  считали  дозволенным,  а  также  как
виновные в возвращении к иудейскому культу. Сгорая  страстью  показать  себя
столь  же  преданными  государям,  как  инквизиторы  Вальядолида,  толедские
инквизиторы  энергично  принялись  за  приготовления  к   церемонии,   чтобы
отпраздновать прибытие новой королевы Елизаветы Валуа,  дочери  Генриха  II,
короля Франции. Вследствие трактата, заключенного 3 апреля  1559  года,  она
была обвенчана в Толедо 2 февраля 1560 года кардиналом,  епископом  Бургоса,
домом Франсиско Мендоса-и-Бовадильей,  в  присутствии  Хуанны,  вдовствующей
принцессы Португалии, сестры короля,  и  несчастного  дона  Карлоса,  принца
Астурийского,  которому  новая  королева   была   раньше   предназначена   в
супружество.  Некоторые  историки  утверждают,  но  неверно,  будто  имелась
большая несоразмерность в возрасте Елизаветы и Филиппа  II.  Хотя  принцессе
было  тринадцать  лет,  а  дону  Карлосу   четырнадцать,   и   этот   расчет
устанавливает, по-видимому, более подходящее соотношение, можно сказать, что
Филипп II не только не был слишком стар для  нее,  но,  имея  от  роду  лишь
тридцать три года, был в расцвете  своих  физических  и  умственных  сил,  и
принцесса  благодаря  браку  с  Филиппом  II  овладела  престолом,  которого
пришлось бы долго ожидать с доном Карлосом, если предположить, что он жил бы
дольше.  Историкам  скорее  следовало  бы  удивляться  печальной  церемонии,
которой хотели развлечь тринадцатилетнюю королевскую принцессу, прибывшую  с
французского двора, где она видала блестящие праздники, которые не  поражали
неприятно ни ее возраста, ни сана. В то время в Толедо происходило  собрание
кортесов  королевства   для   принесения   присяги   на   верность   принцу,
предполагаемому наследнику престола. Для торжественного справления  аутодафе
воспользовались этим собранием,  состоящим  из  грандов  Испании,  множества
прелатов и представителей городов.  Кроме  количества  жертв,  это  аутодафе