догмату, а только разрозненные и общие  части,  которые,  будучи  сведены  в
целое учение, были  представлены  как  язык  философского  ума,  близкого  к
неверию и благоприятствующего врагам Церкви. В менее  просвещенный  век  эти
нападки предали бы пять прелатов инквизиции,  которая  не  преминула  бы  их
умертвить, но при тогдашних обстоятельствах  ей  казалось  опасным  показать
свою суровость, потому что двор научился энергично опровергать  все  прежние
учения,  которые   благоприятствовали   претензиям   духовенства   в   ущерб
королевской власти. Это и  случалось  при  последних  процессах,  в  которых
постоянно руководствовались  истинными  принципами  власти  и  независимости
государей,  что  можно  видеть  из  дела  по  поводу  некоторых  выводов  из
канонического права, напечатанных прежде защиты их  домом  Мигуэлем  Очоа  в
университете города Алькала-де-Энарес. Среди этих выводов не было ни одного,
который не был бы благоприятен для папы и для церковной юрисдикции в  смысле
декреталий папы Григория IX и  его  преемников.  Эти  тезисы  были  доложены
совету Кастилии, который решил, по требованию двух своих  прокуроров,  чтобы
Очоа был принужден поддерживать тезисы,  противоположные  напечатанным,  под
страхом  сурового  наказания,  а  для  предупреждения  возврата  к  подобным
попыткам  было  постановлено  в  каждом   университете   королевства   иметь
королевского цензора,  без  одобрения  коего  ни  один  тезис  не  мог  быть
напечатан или поддержан публично.
     VII. Энергия и настойчивость, которые правительство вложило в поддержку
своего нового плана действий, сделали так,  что  инквизиторы  не  осмелились
судить  епископов  чрезвычайного  совета.  Однако  последние,  встревоженные
намерениями монахов, священников и даже  мирян  из  партии  иезуитов,  сочли
нужным отвести грозу и обратились к  дому  Хоакину  де  Элете,  королевскому
духовнику,  который  потом  стал  епископом  Осмы.  Это  был  невежественный
францисканец, суеверный и известный своим слепым уважением к римской  курии.
Они  сказали  ему,  что  осуждают  некоторые  тезисы,   выставленные   двумя
прокурорами в их труде, озаглавленном Беспристрастное  суждение  о  пармском
послании, написанном по королевскому приказу,  потому  что  они  считают  их
выдвинутыми с целью нанести удар правам Церкви. Сделав  это  заявление,  они
все привели в движение, чтобы духовник убедил  Карла  III,  что  не  следует
обнародовать напечатанные экземпляры и  что  надо  перепечатать  этот  труд,
изъяв из него некоторые тезисы.
     Главный инквизитор и верховный совет  были  об  этом  уведомлены,  дело
изменило вид, и партия иезуитов успокоилась.
     VIII. События, о  которых  я  только  что  говорил,  подвергли  большой
опасности человека, добровольно ввязавшегося в них, не подозревая этого:  г.
Клеман, французский священник, казначей собора в городе Оксере, впоследствии
епископ  Версальский,  прибыл  в  Мадрид  в  1768  году,  в  момент,   когда
вышеизложенные вопросы занимали всех. Он имел несколько разговоров по  этому
поводу с министром  де  Родой,  прокурорами  совета  Кастилии  и  епископами
Тарасоны и Альбарасина {В 1802 году был напечатан в Париже в  трех  темах  в
восьмушку труд г. Клемана под заглавием Журнал переписок и  путешествий  для
мира Церкви. Том второй занят его путешествием в Испанию.}.
     Ревность этого богослова к чистоте учения во всех  пунктах  дисциплины,
связанных  с   догматом,   заставила   его   сказать,   что   следовало   бы
воспользоваться добрым  расположением,  в  котором,  по-видимому,  находится
мадридский двор.  Для  осуществления  надежды,  которую  позволительно  было
питать, он предлагал три средства. Первое состояло в  том,  чтобы  поставить
инквизицию в зависимость от епархиального епископа, который был бы ее главою
с решающим голосом, и присоединить к нему двух инквизиторов с  совещательным
голосом. Второе - в том, чтобы обязать всех монахов  и  монахинь  признавать
своим главою епархиального епископа и  повиноваться  ему,  причем  следовало
отказаться от всех привилегий, противных этому  распоряжению.  Третье  -  не
допускать никакого различия в богословских школах, какими бы  наименованиями
они ни прикрывались - томистов, скоттистов, суаристов [197] или другими; все
университеты и семинарии должны были пользоваться одной и  той  же  системой
богословия, основанной на принципах св. Августина и св. Фомы.
     IX. Достаточно знать Испанию и положение монахов  в  эту  эпоху,  чтобы
предвидеть, что автор этого проекта сразу  окажется  под  угрозой;  ведь  он
вооружил бы против себя две такие могущественные корпорации, как инквизиторы
и монахи,  если  бы  предложенный  им  проект  стал  известен.  Трудно  было
допустить, что проект останется неизвестным, после того как он  был  сообщен
епископам Тарасовы и Альбарасина, прокурорам Флорида-Бланке  и  Кампоманесу,
министру  де  Роде,  председатели)  д'Аранде  и  нескольким  другим   лицам.
Королевский духовник и главный инквизитор были  об  этом  уведомлены  своими
политическими шпионами, и  многие  монахи  донесли  на  г.  Клемана  святому
трибуналу как на  еретика-лютеранина,  кальвиниста,  врага  всех  монашеских
орденов. Оговоренный заподозрил интригу, слыша толки доминиканца, с  которым
он находился в частных сношениях.
     X. Инквизиторы, видя г. Клемана принятым при дворе, не осмеливались его
арестовать; они довольствовались тем, что поручили своему главе потребовать,
чтобы его обязали покинуть королевство.  Казначей  Оксера  сообщил  о  своих
опасениях графу д'Аранде и маркизу де Роде. Маркиз де Рода,  связи  которого
при дворе позволяли ему знать все происходившее там, оставил  г.  Клемана  в
неведении относительно того, что ему было бесполезно знать,  но  посоветовал
ему  лучше  удалиться  от  двора.  Г.  Клеман,  как  человек  благоразумный,
воспользовался  советом  министра;  хотя  он  имел  намерение  переехать   в
Португалию, он предпочел быстро вернуться во Францию, чтобы избегнуть сбиров
инквизиции, которые могли бы его арестовать по его возвращении из Лиссабона,
если  бы  система  двора  переменилась.  Действительно,  после  его  отъезда
умножились  доносы  на  него,  но  без  большой   огласки;   описывая   свои
путешествия, он не знал об имевшихся против него намерениях.
     XI. Дело г. Клемана и все касающиеся его обстоятельства были тайной для
публики. Не так обстояло дело с тем, что произошло по случаю апостолического
бреве, которое запрещало чтение  катехизиса  Мезангюи,  ибо  Карл  III,  еще
будучи королем Неаполя, приказал пользоваться им при религиозном  воспитании
Карла IV. Открыто и справедливо жаловались на то, что главный инквизитор  не
подождал согласия короля на обнародование папского бреве и на  запрещение  в
Испании чтения этого произведения. Принятая  инквизиторами  мера  привела  к
ссылке главного инквизитора и ко всем событиям, рассказанным мною в  девятой
главе. Опала должна была бы сделать его более благоразумным; однако в  марте
1769 года, отвечая королю по поводу некоторых мер чрезвычайного совета  пяти
епископов,  он  выдал  за  истинные  некоторые   положения,   лживость   или
недостоверность которых могла бы быть доказана самими  реестрами  верховного
совета, если бы маркиз де  Рода  навел  в  них  справки.  Кинтано  осмелился
сказать  королю:  "С  тех  пор  как  в  королевстве  был  учрежден  трибунал
инквизиции, он постоянно испытывал сопротивление; оно  кажется  свойственным
святости этого учреждения {Он не испытал бы их, если бы  его  процессы  были