секретарем. Это поведение окончательно погубило его  в  мнении  народа.  Его
упрекали, что он только новичок в административном деле,  что  он  не  знает
действительных  средств  к  предохранению  Испании  от  революции  и   умеет
употреблять только меры, способные отсрочить зло,  но  не  воспрепятствовать
ему, так как, говорили, запрещение не только  усиливает  любопытство,  но  и
делает более беспокойным и более горячим желание удовлетворить его.
     VI. Инструкции, данные правительством инквизиторам, послужили  к  тому,
что    комиссары    святого    трибунала    получили    формальный    приказ
противодействовать ввозу книг, составленных  приверженцами  новой  философии
как противных государственной власти, причем в  опубликованных  указах  было
сказано, что они осуждаются Священным Писанием, в частности св. Петром и св.
Павлом, и было велено доносить на лиц, о которых знают, что они  сочувствуют
принципам восстания.
     VII. Было бы трудно сосчитать число доносов,  последовавших  за  мерою,
которую предприняло правительство Карла  IV.  Большинство  оговоренных  были
молодые студенты Саламанки и Вальядолида; их было много и в других городах и
университетах королевства. Кто любил сочинения о  революции,  опубликованные
во Франции, презирал запрещение  инквизиторов  и  употреблял  все  средства,
чтобы добыть их. Поэтому естественное и международное право тогда  изучалось
более, чем в  эпоху,  когда  не  была  упразднена  эта  часть  преподавания.
Результатом   административной   строгости   явилось   возникновение   почти
бесчисленного множества  процессов  против  оговоренных,  и  предварительное
следствие по этим делам напрасно отнимало время у  комиссаров  и  нотариусов
святого трибунала, потому что процессы приостанавливались за неимением улик,
если только  не  увеличивалось  число  доносов  и  свидетелей  какого-нибудь
разговора, заслуживающего богословской критики.
     VIII. Многие испанцы знатного  происхождения  или  выдающихся  познаний
явились  предметом  тайных  следствий  как  подозреваемые   в   безбожии   и
философствовании, в частности дон Николас д'Асара, посол в Риме; дон Антонио
Ри-кардос,     главнокомандующий     каталонской     армии;     граф      де
Труильяси-Торрепальма; дон Бенито Байльс, профессор  математики  в  Мадриде;
дон Луис Каньюэло, адвокат королевских советов; дон  Хосе  Клавихо  Фахардо,
директор кабинета естественной истории; дон Томас Ириарте, начальник  архива
первого секретариата государственного  министерства;  дон  Феликс  Мария  де
Саманьего, барон и сеньор  д'Аррайя;  дон  Грегорио  де  Висенте,  доктор  и
экстраординарный профессор Вальядолидского университета; дон Рамон де Салас,
профессор Саламанкского университета.  В  главах  XXV  и  XXVI  я  рассказал
историю их процессов.
     IX. Происходили  также  дознания  и  тайные  опросы  свидетелей  против
множества других испанцев, которые были не менее достойны уважения нации  по
своему рангу, должностям, талантам и добродетелям и которые  были  оговорены
как янсенисты. В числе жертв этого смешного обвинения отметим  дома  Антонио
Тавиру,  бывшего  последовательно  епископом  Канарских  островов,  Осмы   и
Саламанки; дома Антонио Палафокса, епископа Куэнсы; донью Марию Франсиску де
Портокарреро, графиню де Монтихо, грандессу Испании; дона  Хосе  де  Йереги,
наставника инфантов дона Габриэля и дона  Антонио  дома  Хосе  де  Линасеро,
толедского каноника, воспитателя кардинала  Бурбона;  дома  Антонио  Куэсту,
архидиакона Авилы; дома Херонимо Куэсту, его  брата,  каноника-пенитенциария
той же церкви; дома Хуана Антонио Родригальвареса, архидиакона Куэнсы, брата
Мануэля   Сентено,   августинца,   человека   выдающихся   заслуг.   Историю
преследования этих знаменитых испанцев читатель найдет в указанных главах.
     X. Процесс марсельца Мишеля Мафра де Рье также относится к царствованию
Карла IV. Сюда же принадлежат процессы мадридского хромого, который  выдавал
себя за чародея,  человека,  отрицавшего  существование  демонов  (о  нем  я
говорил в главах V и XI), - белого  священника,  который  оказался  виновным
благодаря своему  чересчур  нежному,  почти  любовному  разговору  во  время
исповеди невежественных и легковерных монахинь;  капуцина,  притязавшего  на
сверхъестественные откровения, о котором я говорил в  главе  XXI.  Было  еще
много других. Но так как я решил не описывать всех процессов,  разбиравшихся
в это царствование, я ограничусь теми, которые кажутся наиболее интересными.
     XI. Дон Бернардо Мария де Кальсада, пехотный полковник,  шурин  маркиза
де Манка, привлек мое внимание своим  несчастием,  когда  он  был  арестован
герцогом де Мединасели, главным судьей святого трибунала. Я сопровождал  его
в качестве секретаря, так как секретарь секвестра заболел. У  дона  Бернарде
было много  детей,  доведенных  до  нищеты,  и  я  страдал,  видя  печальное
положение их матери. Я предполагаю, что эта  дама  не  забыла  того,  как  я
держал себя в эту грустную ночь и при вторичном посещении  на  другой  день.
Несчастный Кальсада, которому его жалованья чиновника в военном министерстве
не хватало для содержания многочисленной семьи, занялся переводом  некоторых
французских произведений  и  составил  один  труд  сатирического  характера,
доставивший ему врагов в  среде  фанатиков  и  монахов,  которые  под  видом
горячего усердия к самой строгой  морали  обнаружили  свою  нетерпимость  ко
всему, что не согласно с их мыслями. Они погубили своими доносами эту семью,
глава  которой,  проведя  несколько  времени  в  тюрьме  святого  трибунала,
подвергся отречению в легкой степени, которое почти равнялось отпущению,  за
проступки, касающиеся веры, и был затем изгнан из  Мадрида,  отказавшись  от
своей должности и от надежды на повышение.
     XII. Придворная инквизиция проявила большую снисходительность к маркизу
де Нарросу. Хотя многие свидетели показали, что слышали, как он  поддерживал
еретические тезисы Вольтера и Руссо, которых, судя по его словам, он  читал,
а также Монтескье, Мирабо, барона Гольбаха [201] и других философов  той  же
школы, его избавили от позора тюрьмы  и  публичного  покаяния.  Нашли  более
приличным попросить графа де Флорида-Бланку, бывшего тогда первым  министром
и  государственным  секретарем,  послать  ему  через  обыкновенного  курьера
провинции Гипускоа, где он тогда жил, извещение,  что  король  приказал  ему
явиться в Мадрид по правительственным делам. Маркиз поспешил отправиться  ко
двору, тем более удовлетворенный получением  приказа,  что  он  надеялся  на
назначение помощником гувернера принца  Астурийского,  нынешнего  Фердинанда
VII. Об этом он говорил своему родственнику герцогу де Гранаде,  у  которого
остановился по прибытии в столицу.  На  другой  день  он  получил  приказ  о
невыезде из Мадрида и о явке,  когда  получит  извещение,  в  зал  заседаний
инквизиции. Вскоре он сознался в предъявленных ему обвинениях и даже добавил
несколько признаний, заявляя,  однако,  что  не  переставал  быть  настоящим
католиком и что желание прослыть за самого образованного человека  в  стране
было единственным мотивом, заставившим его высказать эти тезисы. Он произнес
отречение как слегка заподозренный; на него наложили тайную епитимью, и  его
дело было известно только очень  небольшому  числу  лиц.  Если  бы  трибунал
всегда следовал этому правилу, ни один выдающийся человек  не  опасался  бы,
что будет опозорен, ибо все явились бы перед судьями, заявляя, как маркиз де
Наррос, о чистоте своих намерений. Личного интереса было бы  достаточно  для