отвечал им, что ему хорошо известна опасность, которой он  подвергается,  но
если бы  этот  мотив  побудил  его  отказаться  от  истины,  содержащейся  в
Евангелии, он будет осужден на суде Божием, и эта опасность  заставляет  его
забыть обо всех других, напоминая, что все случившееся с ним было предвидено
и возвещено в Евангелии; если он заблуждается, Бог видит его чистосердечие и
соблаговолит  просветить  его  или  простить  ему.  Ему  поставили  на   вид
непогрешимость Церкви, которая должна заставить его осудить как безрассудное
предположение предпочтение им своих собственных убеждений  мнениям  стольких
святых и великих людей, которыми гордится религия и которые,  собравшись  во
имя Иисуса Христа и призвав помощь, обещанную им  в  Евангелии,  высказались
после зрелого обсуждения относительно истинного смысла темных мест Писания и
признали истины, которые он покинул. Но этим нельзя было смутить  священника
Солано. Он отвечал, что  на  всех  этих  собраниях  интересы  римской  курии
примешивались к спорам о богословских предметах и  сделали  тщетными  добрые
намерения нескольких уважаемых людей.
     VI. Когда  процесс  дошел  до  приговора,  инквизиторы  высказались  за
релаксацию; надо согласиться, что они не могли поступить  иначе  по  кодексу
инквизиции.  Но  верховный  совет,  желавший  избавить  Испанию  от  зрелища
аутодафе, прибег к чрезвычайному средству допросить некоторых  лиц,  которые
были названы свидетелями, но не были допрошены; в то же время совет  поручил
инквизиторам употребить новые усилия для того, чтобы  обратить  осужденного.
Эти  два  средства  не  произвели  удовлетворительного  результата.  Процесс
нисколько не изменился, и, хотя  судьи  хорошо  поняли  мотивы,  заставившие
совет голосовать против их решения в  этом  деле,  они  не  дерзнули  обойти
закон.  Они  вторично  произнесли  релаксацию,  и  совет,  не  желавший  ее,
воспользовался как предлогом показаниями одного  свидетеля  для  организации
служебного опроса приходских священников и врачей в  Эско  и  по  соседству,
чтобы выяснить, не страдал ли обвиняемый какой-нибудь  болезнью,  ослабившей
или затемнившей его разум.  Результаты  этой  информации  должны  были  быть
сообщены совету, а в ожидании этого дело  было  приостановлено.  Инквизиторы
исполнили приказ верховного совета. Врач из Эско, подозревавший, чего хотели
добиться, заявил, что священник Солано за несколько лет до своего ареста был
серьезно болен, и неудивительно поэтому, если его разум  ослабел:  именно  с
этого времени он стал чаще говорить о своих религиозных убеждениях,  которые
не совпадали с точкой зрения испанских католиков,  духовных  лиц  и  местных
жителей.  Совет,  получив   это   заявление,   приказал,   не   высказываясь
окончательно по этому делу, возобновить настояния для обращения обвиняемого.
Между  тем  Солано  опасно  заболел.  Инквизиторы  поручили  самым  искусным
богословам Сарагосы привести его к вере и даже просили дома Мигуэля  Суареса
де Сантандера, епископа-коадъютора  Сарагосской  епархии  и  апостолического
миссионера (теперь он бежал  во  Францию,  подобно  мне),  увещевать  его  с
мягкостью и благостью евангельского  служителя,  столь  свойственными  этому
прелату. Священник оказался чувствительным ко всему, что для него делали, но
сказал, что не может отказаться от своих  убеждений,  боясь  оскорбить  Бога
изменой истине. На двадцатый день его болезни врач объявил ему, что  он  при
смерти, и побуждал его  воспользоваться  последними  минутами.  "Я  в  руках
Божиих, - возразил Солано, - мне больше нечего делать". Так умер в 1805 году
приходский священник из Эско. Ему было отказано в церковном  погребении.  Он
был тайно похоронен в ограде зданий инквизиции, близ  фальшивой  двери  дома
трибунала, со стороны  Эбро.  Инквизиторы  дали  во  всем  отчет  верховному
совету, который одобрил это и запретил продолжать процесс  против  мертвеца,
чтобы воспрепятствовать его фигуральному сожжению.
     VII. Такое поведение совета явно доказывает, что теперь изменился образ
мыслей по сравнению с более ранними временами. Главный инквизитор Арсе может
справедливо  гордиться,  что  он  первый  нашел  честное   средство   обойти
органические законы святого трибунала в  пользу  человечности.  Надо  только
пожалеть, что он не предложил королю уничтожение казни  сожжением,  так  как
даже если будут продолжать сурово обращаться  с  нераскаявшимися  еретиками,
было бы все-таки менее жестоко ссылать их на  Филиппинские  острова  -  мера
наказания, к которой были присуждены священники, сообщники святоши из Куэнсы
(хотя это слишком  суровая  кара  за  простое  заблуждение);  это  наказание
выгодно в смысле воспрепятствования распространению ереси.


       Статья пятая

ОГРАНИЧЕНИЕ ВЛАСТИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

     I. Через два года после интриги, затеянной для  гибели  Князя  мира,  в
Аликанте случилось другое происшествие,  которое  было  бы  достаточным  для
мотивирования преобразования и даже,  может  быть,  уничтожения  инквизиции.
Леонгард Стук, консул Батавской республики [208], умер  в  Аликанте,  и  его
душеприказчик, французский вице-консул, наложил печати на дом  покойного  до
тех пор, пока  будут  выполнены  все  формальности,  предписанные  законами.
Комиссар инквизиции объявил губернатору  города,  чтобы  он  снял  печати  и
передал ему ключи от  дома  для  регистрации  книг  и  гравюр,  которые  там
найдутся, потому что  в  числе  их  были  запрещенные.  Губернатор  отсрочил
исполнение этого требования до получения ответа на свой запрос  от  министра
Его Величества. Комиссар, недовольный этим  промедлением,  пришел  ночью  со
своими альгвасилами, сломал печати, открыл двери и составил  опись,  которая
была поручена ему святым трибуналом; покончив с этим, он  как  умел  наложил
печати  на   прежние   места.   Посол   Батавской   республики   пожаловался
правительству на нарушение международного права,  и  11  октября  1799  года
король велел своему министру дону Мариано  Луису  Уркихо  написать  главному
инквизитору, что "инквизиция впредь должна избегать подобных  правонарушений
и ограничить свое служение наблюдением,  чтобы  по  смерти  посла,  консула,
вице-консула и всякого другого агента иностранной державы не было продано ни
книг,   ни   какого-либо   другого   предмета,   запрещенного   испанцам   и
натурализовавшимся   иностранцам,   не   компрометируя   подобными    актами
правительства Его Величества перед другими державами... Ввиду того  (говорил
министр от имени короля), что это  происшествие  и  другие  вещи,  не  менее
противоречащие общественному порядку, поддерживают и  усиливают  отвращение,
питаемое к святому трибуналу, и  его  дурную  репутацию  у  других  народов,
трибунал не должен был никоим образом проникать в дом, над которым у него не
было никакой юрисдикции, вопреки привилегиям и  обычаям  всех  народов.  Его
Величество не может смотреть равнодушно на  слишком  частые  злоупотребления
властью, которые позволяет себе трибунал;  хотя  эти  эксцессы,  несомненно,
противоречат его взгляду, истинно христианским принципам, политике и  общему
интересу, он видит, однако, что они повторяются досадным и  предосудительным
образом". Почти то же  приключилось  в  Барселоне  с  французским  консулом,