VI.  Если  даже  обвиняемый  оправдан,  ему  тем  не   менее   остается
неизвестным имя доносчика и свидетеля обвинения. Редко  получает  он  другое
публичное  удовлетворение,  кроме   права   вернуться   к   себе   домой   с
удостоверением в  оправдании.  Слабое  возмещение  ущерба,  нанесенного  его
чести,  личности   и   имуществу!   Оправдание   позволяло   зложелательству
неистовствовать  против  него  и  возбуждать   сомнение   в   оправдательном
приговоре.


       Статья четырнадцатая

ЧТЕНИЕ И ИСПОЛНЕНИЕ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ

     I. Мы видели в узаконениях святого трибунала,  какого  свойства  бывают
приговоры, выносимые против обвиняемых, сообразно сущности  преступления,  в
котором их считают виновными, если их присуждают как формальных еретиков или
как сильно  заподозренных  в  принятии  ереси.  Следовательно,  я  не  стану
повторять сказанного мною по этому поводу; я только замечу, что в довершение
чудовищных безобразий, пятнающих инквизиционное судопроизводство,  приговоры
сообщаются жертвам, когда уже началось их исполнение. Осужденного отправляют
на аутодафе для примирения с Церковью или для выдачи в руки светской власти,
нарядив его в санбенито и картонную митру на  голове,  с  дроковой  веревкой
[418] на шее и со светильником из зеленого воска [419] в руке. При выходе из
тюрьмы он получает из рук чиновников все эти знаки бесчестия, и он облечен в
них, пока его ведут на аутодафе.
     II. Когда он туда придет, ему читают приговор, за которым  следует  или
примирение с церковью, или релаксация, то есть выдача его  светскому  судье,
иначе говоря, осуждение на сожжение  по  королевскому  гражданскому  закону.
Этот ужасный образ действий, противный законности  других  судов,  разуму  и
естественному праву, иной раз производил  страшное  действие  на  несчастных
осужденных,  которые  воображали,  что  их  ведут  на  эшафот,   и   которых
неожиданность  сразу  повергала  в  полное  помешательство.  Много  подобных
примеров можно было наблюдать среди заключенных в королевских тюрьмах, когда
им объявляли смертный приговор. В 1791 году я был свидетелем  скандальной  и
ужасной сцены, которая наполнила мою душу горечью и заслуживает передачи.


       Статья пятнадцатая

ИСТОРИЯ ОДНОГО ФРАНЦУЗА

     I. Марселец, о котором я имел уже случай говорить {См. статью четвертую
этой главы.}, по  имени  Мишель  Мафр  де  Рье,  с  первого  допроса  упорно
утверждал, что воспитан в католической религии и что был тверд в своей  вере
за пять лет до дня своего ареста;  чтение  произведений  Руссо,  Вольтера  и
других философов убедило его тогда, что есть только одна истинная религия  -
естественная, а другие - лишь человеческое изобретение; во всех поступках он
добросовестно задавался целью достижения истины, и поэтому  он  готов  снова
подчиниться католической вере, если кто-либо возьмет на себя  труд  доказать
ее истинность. Магистр Махи, монах  ордена  милосердия  [420]  (впоследствии
епископ Альмерии), взялся за это дело и несколько раз беседовал  с  ним.  Он
сумел ему доказать пользу и до известной степени  необходимость  откровения;
затем он доказал,  что  в  основе  религии  Моисея  и  Иисуса  Христа  лежит
откровение и наконец довел его  до  признания,  что  он  побежден,  -  "либо
потому, что вы правы [говорил он магистру], либо потому, что  ваши  познания
превосходят мои".
     II. Такое настроение привело к тому, что во все время процесса марселец
обнаруживал расположение к примирению с католической церковью.  Единственным
условием, которое он ставил для своего возвращения к религиозным  принципам,
было освобождение и право вернуться домой. Он не только  не  признавал  себя
виновным, хотя и оставил  христианскую  религию  для  принятия  естественной
религии, но и думал, что совершает дело, похвальное в  очах  Творца,  следуя
указанному ему разумом решению для достижения  блаженства  в  будущей  жизни
[421] таким образом, как делает это теперь, возвращаясь к прежним  принципам
религии после того, как сознал, что удалился от верного пути. Наконец, он не
может думать, что подвластен инквизиции, которая имеет дело только  с  теми,
кто при отсутствии чистосердечия усвоил ересь из упорства.
     III. Трибунал привык обещать на каждой аудиенции, что с  узником  будут
обходиться снисходительно и сострадательно,  еcли  будет  признано,  что  он
сделал полное и откровенное  признание.  Откровенность  марсельца  была  так
велика, что множество косвенных улик не позволяло  в  этом  сомневаться.  Он
заявил, что в его системе ложь является одним из  величайших  грехов  против
естественной религии.  Поэтому  он  никогда  не  отрицал  ничего,  что  было
верного, хотя должен был бы опасаться последствий своей добросовестности, но
и радовался, что его называют человеком природы (homme de la nature). Полный
доверия, он ожидал, что будет примирен с Церковью тайно и без епитимьи  или,
по крайней мере, подвергнется очень легкой епитимьи, которую он  мог  отбыть
наедине. Он был  счастлив  мыслью  уведомить  своих  друзей,  что  вышел  из
инквизиции с честью и ничто не препятствует ему быть принятым в  фламандскую
роту королевских телохранителей, где он надеялся получить должность.
     IV. Однажды утром смотритель тюрьмы входит в его камеру в сопровождении
шести или семи чиновников. Ему приказывают скинуть платье, штаны и  чулки  и
надеть фуфайку, короткие штаны из серого сукна, чулки из той  же  материи  и
большой гнусный нарамник санбенито, получить дроковую веревку на шею,  взять
светильник из зеленого воска в руку  и  отправиться  в  таком  виде  в  залу
заседаний, где он  должен  выслушать  чтение  своего  приговора.  Несчастный
устрашается, раздражается, впадает в ярость, но не может ничего  поделать  с
насилием   и   после   долгого   сопротивления   покоряется.   Несмотря   на
приготовления, поражающие его взор, он думал, что, войдя в  залу  заседаний,
встретит там только инквизиторов и служащих трибунала,  которым  определенно
запрещено оповещать публику о том, что там происходит. Но едва он  показался
в дверях, как заметил многочисленное собрание кавалеров, дам и  других  лиц,
которые,  узнав,  что  в  этот  день  должно  происходить  частное  аутодафе
примирения в залах святого трибунала при открытых дверях,  сбежались,  чтобы
быть свидетелями этого зрелища.
     V. Подавленный происходящим, он более  не  владеет  собой.  В  припадке
гнева он изрыгает тысячи  проклятий  против  варварства,  бесчеловечности  и
низкого коварства инквизиторов;  среди  выражений,  вырвавшихся  у  него  от
отчаяния, раздаются следующие его  слова:  "Если  правда,  что  католическая
религия повелевает делать  то,  что  вы  делаете,  я  снова  отвергаю  ее  с