Майор вытирал взмокшее лицо; помимо его воли речь его принимала такой
характер, точно он произносил ее  в  каком-нибудь  либеральном  ферейне.
Дидерих тянул его потихоньку за фалды,  заклиная  поставить  точку,  но,
сколько майор ни старался кончить, все было напрасно: он  никак  не  мог
найти перехода к лозунгу "партии кайзера". В  конце  концов  он  потерял
терпение, отчаянно побагровел и в бешенстве крикнул:
   - "Выкорчевать до последнего пня!" Урра!
   Ферейн ветеранов откликнулся бурей  аплодисментов.  К  столикам,  где
воодушевление не выражалось столь  бурно,  по  знаку  Дидериха  поспешно
подходили с пивом Клапш или фрейлейн Клапш.
   Доктор Гейтейфель попросил слова, но  Готлиб  Горнунг  его  опередил.
Дидерих предпочел оставаться в тени, прячась в  облаке  табачного  дыма,
окутывавшего президиум. Он пообещал десять марок  Горнунгу.  И  тот  при
своем стесненном положении не мог отказаться. Скрежеща зубами, фармацевт
подошел к краю сцены, чтобы прокомментировать речь уважаемого  господина
майора в том смысле, что армия, во имя которой все мы  готовы  на  любые
жертвы, является нашим оплотом в борьбе с засасывающей тиной демократии.
   - Демократия - это мировоззрение  недоучек,  -  заявил  фармацевт.  -
Наука развенчала его.
   - Правильно! - крикнул кто-то; это был голос  владельца  аптекарского
магазина, который хотел привлечь Горнунга в компаньоны.
   - Господа и слуги будут существовать всегда, - изрек Готлиб, - ибо то
же самое мы видим в природе.  И  это  правильно:  ступенькой  выше  тебя
всегда стоит некто, кого ты боишься, и ступенькой ниже - некто, кто тебя
боится. Иначе до чего бы мы докатились! Любой  встречный  воображал  бы,
что он может существовать сам по  себе  и  все  люди  равны.  Горе  тому
народу, у  которого  освященные  традицией  формы  отношений  потонут  в
демократической  каше  и  восторжествует   разлагающая   идея   ценности
человеческой личности! - Здесь Готлиб Горнунг скрестил руки на  груди  и
вздернул   подбородок.    -    Я,    -    воскликнул    он,    -    член
высокоаристократической корпорации, познавший,  сколь  радостно  пролить
кровь за честь знамени, никогда не снизойду  до  того,  чтобы  продавать
зубные щетки!
   - И губки тоже? - спросил кто-то.
   - И губки тоже! - не колеблясь, подтвердил Горнунг. - Я заранее самым
решительным образом отвергаю всякие предложения подобного рода.  Никогда
не следует забывать, кто перед тобой. Каждому свое. И под этим  лозунгом
мы отдадим свои голоса только одному кандидату,  тому,  кто  не  откажет
кайзеру в его желании получить столько солдат, сколько он  захочет.  Ибо
одно из двух: или у нас есть кайзер, или его нет.
   Так Готлиб Горнунг закончил свою речь. Он  отступил  в  глубь  сцены,
выдвинул нижнюю челюсть  и,  насупив  брови,  устремил  взгляды  в  зал,
гремевший бурей аплодисментов. Члены ферейна ветеранов продефилировали с
высоко поднятыми кружками пива в руках мимо него и Кунце. Кунце  пожимал
протянутые к нему руки. Горнунг стоял рядом, точно вылитый из бронзы,  а
Дидерих  не  мог  подавить  в  себе  чувства  горечи,  -  ведь  эти  две
второстепенные фигуры пожинают то, что он посеял. Хочешь  не  хочешь,  а
надо отказаться в их пользу от преходящей популярности, ибо он, Дидерих,
лучше этих двух простаков знает, к чему все сведется. В  конечном  счете
кандидат  от  националистов  нужен  лишь  для  того,   чтобы   сколотить
вспомогательный отряд для Наполеона Фишера, и  поэтому  разумнее  самому
держаться в тени. Гейтейфель, разумеется,  прилагал  все  усилия,  чтобы
вывести Дидериха на чистую воду. Председатель пастор Циллих  не  находил
больше предлога отказывать Гейтейфелю в слове. Тот немедленно  заговорил
о приюте для грудных младенцев.
   - Это, - сказал он, - дело социальной совести  и  гуманности.  А  что
такое  памятник  Вильгельму  Великому?  Спекулятивное   предприятие,   и
тщеславие - это еще наиболее благородный из тех инстинктов, на которых в
данном случае спекулируют...
   Поставщики, сидевшие в зале, слушали оратора молча и только время  от
времени   нарушали   тишину   глухим   ропотом,   дававшим   выход    их
наэлектризованным чувствам. Дидерих дрожал.
   - Есть люди, - продолжал Гейтейфель, - которым не  страшно  выбросить
лишних сто миллионов на армию - они уже наперед прикинули, как с  лихвой
вернут свой личный вклад.
   Дидерих вскочил:
   - Прошу слова!
   И поставщики,  дав  волю  своему  негодованию,  разразились  криками:
"Браво! Просим! Долой!" Они бушевали до  тех  пор,  пока  Гейтейфель  не
сошел с подмостков и Дидерих не стал на его место.
   Он  долго  ждал,  прежде  чем   улеглась   буря   националистического
возмущения.
   - Господа! - начал он наконец.
   - Браво! - закричали поставщики, и Дидериху  опять  пришлось  сделать
паузу. Как легко дышалось в этой атмосфере  созвучно  настроенных  умов!
Когда  ему  удалось  наконец  заговорить,  он  облек  в  слова  всеобщее
возмущение, сказав, что предыдущий оратор  позволил  себе  усомниться  в
чистоте националистических убеждений собрания.
   - Безобразие! - кричали поставщики.
   -  Это  только  доказывает,  -  воскликнул   Дидерих,   -   насколько
своевременно  основание  "партии  кайзера"!  Кайзер  самолично   повелел
сплотиться всем тем, - будь то хозяин иль слуга, -  кто  хочет  избавить
его  от  бунтарской  заразы.  А  мы  этого   хотим.   Вот   почему   наш
националистический и монархический образ мыслей стоит выше подозрений со
стороны тех элементов, которые сами готовят почву для бунтарства.
   Раньше, чем разразилась буря аплодисментов,  Гейтейфель  успел  очень
внятно бросить:
   - Не забегайте вперед! Существует еще перебаллотировка!
   И хотя  поставщики  громом  рукоплесканий  заглушили  его  дальнейшие
слова, Дидерих учуял в этих фразах опасный намек и предпочел  переменить
тему. Вопрос о приюте для грудных младенцев был  менее  каверзным.  Как!
Назвать приют делом социальной совести? Нет, такой  приют  -  порождение
порока!
   -  Нам,  немцам,  подобные  учреждения  не  нужны.  Пусть  их  строят
французы, это вымирающая нация.
   Дидериху оставалось лишь пересказать собственную статью, напечатанную
в  "Нетцигском  листке".  Юношеский   ферейн,   возглавляемый   пастором
Циллихом, и ферейн приказчиков-христиан аплодировали каждому его слову.
   - Германцы целомудренны! - воскликнул Дидерих. - Потому мы и одержали
победу в семидесятом!