пронзительным тенором зачитывал их вслух. "Бродяги, не помнящие родства,
засевшие  в  распущенном  ныне  рейхстаге,   посмели   отказать   нашему
несравненному кайзеру в средствах, необходимых  для  борьбы  за  величие
империи... Так будем же достойны нашего великого монарха и сокрушим  его
врагов! Наша программа - это кайзер! Кто не за меня, тот против меня. На
одной стороне крамола, на другой - партия  кайзера".  Кюнхен,  Циллих  и
Кунце сопровождали каждое слово громогласным "ура", а  Дидерих,  увидев,
что  несколько  рабочих,  направляющихся  на   фабрику,   в   недоумении
остановились, обратился к ним и принялся  разъяснять  националистическую
декларацию.
   - Друзья, - сказал он, - вы и не знаете,  как  вам  повезло,  что  вы
родились немцами, Весь мир завидует  нам,  завидует,  что  у  нас  такой
кайзер, я сам недавно убедился в этом, когда был за границей.
   Кюнхен  под  немыми  взглядами  рабочих   отбарабанил   кулаками   по
рекламному щиту туш, и четверо приятелей прокричали "ура".
   - Хотите, чтобы  ваш  кайзер  подарил  вам  колонии?    -
продолжал Дидерих. - Ясно, хотите! В таком случае извольте отточить  ему
меч! Голосуйте не за каких-нибудь бродяг, не помнящих родства,  -  этого
не  смейте  делать!  -  подавайте  голоса  за   единственно   подлинного
монархического кандидата, за господина майора Кунце. В противном  случае
я ни на секунду не поручусь, что наша страна займет достойное место  под
солнцем, а вам не грозит опасность, что в получку вы  принесете  жене  и
детям на двадцать марок меньше.
   Рабочие безмолвно переглянулись и пошли своей дорогой.
   Но и друзья  не  теряли  времени.  Сам  Кунце  взял  на  себя  задачу
разъяснить точку зрения националистов членам ферейна ветеранов.
   -  Пусть  рабочие  не  надеются,  что  смогут  вступать  в  свободные
профессиональные союзы ! Мы  выбьем  из  них  всякие  вольные
идеи! Мы заговорим с ними другим языком!
   Пастор Циллих решил заняться подобной же деятельностью в христианских
ферейнах, а Кюнхен размечтался о том, как его старшеклассники  загорятся
энтузиазмом. В его воображении они уже носились на велосипедах по городу
и волокли избирателей  к  урнам.  Дидерих  превзошел  всех  -  неусыпное
чувство долга не давало ему ни минуты покоя. Супруге, лежавшей в постели
и встретившей его упреками, он ответил, испепеляя ее взором:
   - Мой кайзер кликнул клич, значит,  супружеские  обязанности  побоку.
Понятно?
   Густа порывисто повернулась на другой бок, воздвигнув между  собой  и
невежей  мужем  некое  подобие  башни  -  перину,  взбитую  ее   пышными
прелестями.  Дидерих  подавил  в  себе  подкрадывавшееся   раскаяние   и
немедленно принялся сочинять воззвание против плана либералов  построить
приют для грудных младенцев. "Нетцигский листок" поместил его,  хотя  за
два дня до того напечатал заметку Гейтейфеля с горячим призывом учредить
приют для грудных младенцев. Ибо, разъяснял тут же  редактор  Нотгрошен,
его газета, орган просвещенных кругов общества,  почитает  своим  долгом
перед подписчиками испытывать каждую  вновь  возникшую  идею  на  оселке
культурной совести. Дидерих как раз это и сделал,  не  оставив  от  идеи
приюта камня на камне. Для кого в первую голову предназначен приют?  Для
внебрачных детей. Что таким образом поощряется? Порок! Испытываем  мы  в
этом необходимость? Ни в коей мере: "Ибо мы, слава богу, не находимся  в
печальном положении французов,  которые  в  силу  своей  демократической
распущенности стали вымирающей нацией.  Предоставим  французам  выдавать
премии за внебрачных детей, потому что иначе у них не будет солдат.  Нам
же не грозит загнивание, прирост населения у нас  безграничен.  Мы  соль
земли!" И Дидерих  высчитал  для  подписчиков  "Нетцигского  листка",  к
какому сроку население Германии достигнет ста  миллионов  и  сколько,  в
самом крайнем случае, понадобится времени, чтобы весь  земной  шар  стал
немецким.
   Теперь,  по  мнению  национального  комитета,   первое   предвыборное
собрание  "партии  кайзера"  было  достаточно   подготовлено.   Собрание
устроили  в  пивной  Клапша.  Сам  Клапш  порадел  за  истинно  немецкое
оформление зала. Среди еловых гирлянд алели транспаранты: "Воля  кайзера
- высший закон" , "У вас  нет  врагов,  кроме  моих  врагов",
"Социал-демократов я беру на себя", "Мой курс - единственно правильный",
"Граждане - воспряньте ото сна!"


   Заботу о пробуждении граждан взяли на себя Клапш и фрейлейн  Клапш  -
они то и дело заменяли на столиках опустевшие кружки  полными,  даже  не
очень тщательно подсчитывая,  вопреки  обыкновению,  количество  выпитых
кружек.  В  результате,   когда   председательствующий   пастор   Циллих
представил собранию Кунце, его встретили очень тепло. Впрочем,  несмотря
на клубы табачного дыма, окутавшего  президиум,  Дидерих  сумел  сделать
досадное открытие:  в  зал  проникли  Гейтейфель,  Кон  и  некоторые  их
единомышленники. Так  как  за  подбор  людей  отвечал  Горнунг,  Дидерих
напустился было на него. Но Горнунг и слышать ни о чем не хотел. Он  был
возмущен. Малого труда, что ли, стоило ему согнать сюда столько  народу?
Только благодаря  его  агитации  будущий  памятник  Вильгельму  Великому
привлек такую армию поставщиков, что  городу  вовек  не  расплатиться  с
ними, хотя бы Кюлеман трижды испустил  дух!  Руки  у  него  у  Горнунга,
вспухли от пожатий всех этих новоиспеченных националистов! А чего только
они  от  него  не  требовали!  Предлагали  стать  компаньоном  владельца
аптекарского магазина, но это  еще  куда  ни  шло.  Против  чего  Готлиб
Горнунг решительно возражал, так это  против  демократического  стирания
граней. Хозяин аптеки, где он работал, только что  уволил  его,  тем  не
менее он еще непреклоннее чем когда-либо  стоит  на  своем  -  продавать
зубные щетки и губки он не будет.
   А Кунце тем  временем  бубнил  свою  программную  речь.  Его  мрачная
физиономия не могла ввести Дидериха в заблуждение. Майор явно понятия не
имел о том, что собирается сказать, и  чувствовал  себя  в  предвыборной
борьбе беспомощнее, чем чувствовал бы себя на поле боя.
   - Милостивые государи, - говорил  он,  -  армия  -  наш  единственный
оплот... - Кто-то из компании Гейтейфеля крикнул с места: "Дело  дрянь!"
Кунце сразу же стушевался и добавил: - Но кто ее оплачивает? Буржуа.
   Гейтейфельцы встретили эти  слова  криками  одобрения.  Растерявшись,
Кунце заявил:
   - Поэтому мы все оплот, и горе монарху...
   - Правильно! Верно! - кричали свободомыслящие,  и  ярые  националисты
присоединились к ним.