взаимным уважением совершить эту сделку? Но юнкеры  умеют  лишь  хватать
человека за глотку, вести дела они до сих пор не научились.
   - Идите к нотариусу, - шепнул Дидерих лейтенанту, - я приду следом.
   Он выпустил его во двор. И только собрался выйти сам, как дорогу  ему
преградил Зетбир. Старик смотрел на него, поджав губы.
   - Что вам нужно? - спросил Дидерих. Он совсем обессилел.
   -  Хозяин,  -  глухо  сказал  старый  бухгалтер,  -  за  то,  что  вы
собираетесь сделать, я больше не могу нести ответственность.
   - Никто и не требует от вас ответственности.  -  Дидерих  высокомерно
вскинул голову. - Я знаю, что делаю.
   Старик умоляюще поднял руки.
   - Нет, не знаете,  хозяин!  Я  защищаю  дело  нашей  жизни  -  вашего
покойного отца и мое. Защищаю фабрику, в которую мы  вложили  так  много
честного труда. Она и вас  выкормила  и  на  ноги  поставила.  А  вы  то
покупаете дорогие машины, то отказываетесь от  заказов,  то  мечетесь  и
только губите все дело. А теперь еще задумали продать ваш старый дом.
   - Вы подслушивали. Вы никак не  можете  допустить,  чтобы  что-нибудь
делалось  без  вашего  участия.  Смотрите  не  простудитесь.  -  Дидерих
издевался над стариком.
   - Не продавайте дома! - жалобно просил старик. - Мне больно смотреть,
как сын и наследник моего старого хозяина расшатывает прочный  фундамент
фирмы и пускается в авантюры.
   Дидерих смерил его сочувственным взглядом.
   - В ваше время, Зетбир, широкий размах был  не  в  моде.  Нынче  люди
решаются на риск. Дело - превыше всего. Потом вы поймете, зачем мне надо
было продать дом.
   - Да, вы это тоже потом поймете. Когда все кончится банкротством  или
когда ваш зять, господин Кинаст, подаст  на  вас  в  суд.  Вы  произвели
кой-какие манипуляции в ущерб интересам ваших сестер и матери. Если бы я
кое-что рассказал господину Кинасту, - я не сделаю этого из  уважения  к
памяти вашего отца, - вам бы не поздоровилось.
   Старик не помнил себя, он визжал, в его  покрасневших  глазах  стояли
слезы. Дидерих шагнул к нему и сунул кулак ему под нос.
   - Попробуйте только! Я тут же докажу, что  вы  обкрадываете  фирму  и
обкрадывали ее всегда. Вы что думаете, я не застраховал себя?
   Старик тоже поднял свой дрожащий кулак. Они тяжело дышали друг  другу
в лицо. Зетбир  поводил  воспаленными  глазами,  Дидерих  испепелял  его
взором. И старик отступил.
   - Нет, - сказал он. - Это никуда не  годится.  Я  всегда  был  верным
слугой своему старому хозяину. Совесть моя требует, чтобы  я  отдал  его
наследнику все свои силы и служил бы ему  верой  и  правдой,  пока  ноги
носят.
   - Это бы вас устроило, я понимаю, - жестко и холодно сказал  Дидерих.
- Радуйтесь, что я вас сию же минуту  не  вышвырнул.  Немедленно  пишите
прошение об увольнении, оно уже удовлетворено. - И Дидерих выбежал вон.
   У нотариуса он потребовал, чтобы  в  договоре  покупатель  именовался
"неизвестный". Карнауке ухмыльнулся.
   - Но мы же знаем господина фон Квицина.
   Нотариус тоже улыбнулся.
   - Я вижу, - сказал он, -  что  господин  фон  Квицин  округляет  свои
владения. До сих пор он владел на Мейзештрассе только маленьким кабачком
"Петух". А теперь  он  одновременно  ведет  переговоры  о  покупке  двух
участков по  соседству  с  вашим,  господин  доктор.  Таким  образом  он
расширит свои владения до городского парка и получит место для огромного
строительства.
   Дидерих задрожал. Он  шепотом  попросил  нотариуса  соблюдать  тайну,
покуда возможно, и попрощался: времени у него в обрез.
   - Знаю, - сказал лейтенант,  удерживая  его.  -  Торжественный  день.
Завтрак в отеле "Рейхсгоф". Я  в  полной  готовности.  -  Он  расстегнул
зеленое пальтецо и показал свой измятый  сюртук.  Дидерих,  ужаснувшись,
попытался  от  него  отделаться,  но  лейтенант  снова   пригрозил   ему
секундантами.
   Невеста заждалась, обе матери утирали ей  слезы  под  ехидные  улыбки
присутствующих дам: видно, и второй жених сбежал. Магда и Кинаст  кипели
от возмущения; между Швейнихенштрассе и Мейзештрассе без  конца  сновали
посыльные... Наконец-то! Дидерих явился, хотя и в старом фраке. Он  даже
не объяснил причины своего опоздания. В ратуше, а потом и  в  церкви  он
поразил окружающих своим расстроенным видом. Говорили, что  все  приметы
не  предвещают  счастливого  союза.  Пастор  Циллих  в  своей  проповеди
упомянул, что земные блага преходящи. Все  понимали  его  разочарование.
Кетхен и вовсе не показалась.
   На свадебном завтраке Дидерих был молчалив я в мыслях  унесся  далеко
от всего, что происходило вокруг. Он часто даже забывал о еде  и  сидел,
уставившись в пространство. Одному лишь отставному  лейтенанту  Карнауке
удавалось вывести его из оцепенения. Лейтенант не дремал. Уже после супа
он поднял бокал за невесту и произнес тост, полный  намеков,  в  которых
гости, еще недостаточно захмелевшие,  пока  не  находили  вкуса.  Больше
тревожили Дидериха некоторые другие выражения  Карнауке,  сопровождаемые
подмигиванием в его, Дидериха, сторону; на  его  беду,  они  повергли  в
раздумье и Кинаста. Момент, о котором Дидерих думал с трепетом душевным,
наступил. Кинаст встал  и  попросил  его  уделить  несколько  минут  для
разговора с глазу на глаз... Но тут отставной лейтенант яростно застучал
о свой бокал и вскочил с места. Веселый праздничный шум сразу  стих;  на
вытянутых пальцах Карнауке висела голубая ленточка, а под нею - крест  с
сияющим  золотом  ободком...  О!  Все  шумно   задвигались,   посыпались
поздравления. Дидерих протянул к  кресту  обе  руки;  блаженство,  почти
невыносимое, прилило от груди к горлу, слова вырывались помимо его воли,
он сам не знал, что говорит.
   -  Его  величество...   Невиданная   милость...   Скромные   заслуги,
незыблемая верность.
   Он низко кланялся, он положил руку на сердце, а когда Карнауке вручил
ему крест, он сомкнул глаза и оцепенел,  словно  перед  ним  стоял  тот,
другой,  сам  даритель.  Ослепленный  лучами   этой   милости,   Дидерих
чувствовал: вот они - спасенье и победа. Вулков выполнил договор. Власть
выполнила договор  с  Дидерихом.  Орден  Короны    четвертой
степени сиял, и все становилось явью:  памятник  Вильгельму  Великому  и
Гаузенфельд, большие дела, слава!
   Времени было в обрез. Кинасту, который заволновался и оробел, Дидерих
бросил несколько общих фраз  о  чудесных  днях,  навстречу  которым  его
поведут, о великолепных перспективах,  открывающихся  перед  Кинастом  и