-  Господин  президент!  Пока  владельцем   гаузенфельдской   фабрики
является  Клюзинг,  она  не  перестанет  быть  рассадником  крамолы.  Из
восьмисот  рабочих  там  нет  ни  одного,  кто  не   голосовал   бы   за
социал-демократов.
   - А у вас?
   Дидерих ударил себя в грудь.
   - Бог свидетель, что я предпочел бы закрыть  свою  фабрику  и  обречь
себя и своих домашних на лишения и невзгоды, но не потерпел бы ни одного
рабочего немонархиста.
   - Весьма полезный образ мыслей, - сказал Вулков.
   Дидерих посмотрел на него чистосердечным взглядом.
   - Я принимаю только таких рабочих, которые служили в  армии;  у  меня
сорок человек ветеранов последней войны. Зеленую молодежь я  у  себя  не
держу, особенно с того случая, когда часовой уложил на поле  чести,  как
изволили  выразиться  его  величество  кайзер,  одного  моего  рабочего,
которого я застукал с невестой за мешками с тряпьем.
   - Это уж ваша забота, милейший доктор, - отмахнулся Вулков.
   Но Дидерих твердо шел к намеченной цели, не давая сбить себя с толку.
   - Нельзя допустить, чтобы за горой тряпья вершилась крамола. С  вашим
тряпьем, - я имею в виду политику, - дело обстоит иначе...  Тут  крамола
может нам пригодиться, чтобы из свободомыслящего тряпья изготовить белую
монархическую бумагу.
   Дидерих сделал чрезвычайно глубокомысленное лицо. На Вулкова, видимо,
слова его не произвели никакого впечатления. Он зловеще ухмылялся.
   - Молодой  человек,  я  ведь  тоже  не  вчера  родился.  Выкладывайте
начистоту, что вы там со своим механиком измыслили? - Видя, что  Дидерих
колеблется, Вулков продолжал: - А это тоже ветеран войны?  Что  скажете,
господин гласный?
   Дидерих глотнул слюну. Окольных путей не оставалось.
   - Господин президент! - воскликнул он решительно  и,  понизив  голос,
скороговоркой лихорадочно продолжал: -  Этот  человек  хочет  попасть  в
рейхстаг. С точки зрения  националистической  его  кандидатура  выгоднее
кандидатуры Гейтейфеля.  Во-первых,  либералы  со  страху  откачнутся  к
националистам, а во-вторых, если Наполеон Фишер пройдет  на  выборах,  у
нас в Нетциге будет  памятник  кайзеру  Вильгельму.  Все  это  письменно
закреплено.
   Он развернул перед  Вулковом  листок  бумаги.  Вулков  прочитал  его,
поднялся, ногой отшвырнул от себя стул и  зашагал  по  комнате,  глубоко
затягиваясь и толчками выпуская дым.
   - Значит, Кюлеман отправляется к праотцам, а на его полмиллиона город
вместо  приюта  для  грудных  младенцев  воздвигает   памятник   кайзеру
Вильгельму. - Вулков остановился перед Дидерихом. - Это,  милейший,  вам
нужно зарубить себе на носу в ваших же  собственных  интересах!  Если  в
рейхстаг от Нетцига  пройдет  социал-демократ,  а  в  Нетциге  не  будет
памятника Вильгельму Великому, вы меня узнаете. Я из вас фрикасе сделаю!
Я изрублю вас так, что вас даже в приют для грудных младенцев  откажутся
взять!
   Дидерих вместе со стулом откатился к стене.
   - Господин президент! Во имя великого дела национализма я все  ставлю
на карту: себя, свое достояние, свое будущее.  Но  и  со  мной,  как  со
всяким человеком, может случиться...
   - Тогда да смилуется над вами бог.
   - А вдруг кюлемановы камни в почках еще рассосутся?
   - Вы за все ответите! Тут и я рискую головой! - Яростно куря,  Вулков
грохнулся в свое кресло. Когда  облако  табачного  дыма  рассеялось,  он
повеселел. - То, что я вам сказал на балу в "Гармонии",  подтверждается.
Рейхстаг долго не продержится, двигайте ваши дела в городе. Помогите мне
свалить Бука, я помогу вам подкопаться под Клюзинга.
   - Господин президент! - Улыбка Вулкова так окрылила Дидериха, что  он
уже не в силах был сдерживать себя. - Если  бы  вы  намекнули  ему,  что
намерены отобрать у него заказы! Он не станет поднимать шума,  опасаться
вам нечего, но он предпримет необходимые шаги.  Быть  может,  вступит  в
переговоры...
   - Со своим преемником, - закончил Вулков его мысль.
   Тут Дидерих вскочил со стула и забегал по комнате.
   - Если б вы только знали, господин президент! Гаузенфельд - это, если
можно так выразиться, машина в тысячу  лошадиных  сил!  И  что  же?  Она
стоит, ее ест ржа. За отсутствием тока, другими словами  -  духа  нашего
времени, размаха!
   - Которого у вас, как видно, хоть отбавляй, - ввернул Вулков.
   - У меня он служит делу национализма! - воскликнул Дидерих. Он  снова
заговорил  о  памятнике.  -  Комитет  по  сооружению  монумента  кайзеру
Вильгельму почтет за счастье, если  нам  удастся...  если  вы,  господин
президент... будете столь великодушны, что согласитесь принять  на  себя
звание почетного председателя комитета, чем выкажете ваш  драгоценнейший
интерес к нашему делу.
   - Не возражаю, - сказал Вулков.
   - Самоотверженную деятельность своего почетного председателя  комитет
сумеет оценить по достоинству.
   - Объяснитесь точнее! - В голосе Вулкова пророкотали  гневные  нотки,
но Дидерих в раже ничего не заметил.
   -  В  нашем  комитете  эта  идея  уже   рассматривалась.   Желательно
воздвигнуть памятника самом оживленном месте  города  и  разбить  вокруг
парк для народных гуляний как  символ  неразрывной  связи  властелина  с
народом. Для этой цели мы наметили довольно  большой  участок  в  центре
города;  там  легко   будет   заполучить   близлежащие   строения.   Это
Мейзештрассе.
   - Так, так.  Мейзештрассе.  -  Брови  Вулкова  сдвинулись,  предвещая
грозу. Дидерих почуял недоброе, но остановиться уже не мог.
   - Мы задумали обеспечить за  собой  упомянутые  участки  раньше,  чем
город вплотную займется этим делом, и тем самым предупредить возможность
противозаконных спекуляций. Само собою разумеется, что нашему  почетному
председателю принадлежит право первым...
   Дидерих оборвал себя на  полуслове  и  стремительно  попятился:  буря
грянула.
   - Сударь! Вы за кого меня принимаете? Я что, ваш коммерческий  агент,
что  ли?  Неслыханно!  Беспримерно!   Какой-то   купчишка   осмеливается
предложить  королевскому  регирунгспрезиденту  обстряпывать  с  ним  его
грязные дела!
   Вулков нечеловечески ревел и  надвигался  на  отступавшего  Дидериха,