орали друг другу в лицо:
   - "...врага, и это мой враг".
   - "В стране есть лишь один властелин, второго я не потерплю!"
   - "Я могу быть очень суров!"
   Оба старались перекричать друг друга.
   - "Ложная гуманность!"
   - "Не помнящие родства бродяги - враги божественного миропорядка!"
   - "Должны быть вырваны с корнем!"
   В стену полетела бутылка.
   - "Растопчу!"
   - "Германский прах!.. С ночных туфель!.. Дни славы!.."
   В это мгновение сквозь толпу зрителей  ощупью  пробралась  девушка  с
завязанными глазами: это была Густа Даймхен. Ей полагалось таким образом
найти себе кавалера. Она остановилась за спиной Дидериха, ощупала его  и
хотела увлечь за собой. Но он уперся, грозно повторяя: "Дни славы!"  Она
сдернула с глаз повязку, с ужасом посмотрела на него и позвала  Магду  и
Эмми. Бук тоже понял, что, видимо, пора уходить.  Незаметно  поддерживая
приятеля, он подталкивал его к выходу, но в дверях Дидерих  все  же  еще
раз повернулся к танцующей, глазеющей толпе и, хотя уже не способен  был
метать молнии остекленевшими глазами, крикнул, властно выпрямившись:
   - "Растопчу!"
   Тут его свели вниз и усадили в карету.


   На следующий день  Дидерих  встал  в  двенадцатом  часу  с  отчаянной
головной болью и, выйдя в столовую, очень удивился, когда Эмми тотчас же
с возмущенным видом покинула комнату.  Но  как  только  Магда  осторожно
намекнула ему на некоторые  подробности  его  вчерашнего  поведения,  он
сразу сообразил, в чем дело.
   - Неужели я это сделал? И при дамах?  Существует  много  возможностей
выказать  себя  истинным  немцем.  Но  для  дам  приходится   изыскивать
особые...  В   таких   случаях,   разумеется,   следует   срочно   самым
чистосердечным и корректным образом загладить свою вину.
   Хотя Дидерих с трудом глядел на свет божий, он все  же  твердо  знал,
что надо сделать. Пока ждали  парадную  пароконную  карету,  за  которой
послали, он облачился в сюртук, повязал белый галстук и  надел  цилиндр;
садясь, вручил кучеру составленный Магдой список и  отправился  в  путь.
Повсюду он спрашивал дам - некоторых даже вспугнул  из-за  стола  и,  не
вполне отдавая себе отчет, кто перед ним - фрау Гарниш, фрау Даймхен или
фрау Тиц, - произносил осипшим с перепоя голосом:
   -  В  присутствии  дам...  Признаю...  Как  истинный  немец...  Самым
чистосердечным и корректным образом...
   В половине второго Дидерих был уже дома. Со вздохом сел за обед.
   - Все улажено!
   Послеобеденные часы он посвятил  решению  более  трудной  задачи.  Он
вызвал к себе Наполеона Фишера.
   - Господин Фишер, -  начал  он,  жестом  приглашая  его  сесть.  -  Я
принимаю вас здесь, а не в конторе потому, что наши с вами дела  Зетбира
не касаются. Речь идет о политике.
   Наполеон Фишер кивнул, словно хотел  сказать,  что  он,  мол,  так  и
думал. Он, видно, уже привык к таким доверительным беседам,  по  первому
же знаку Дидериха взял из коробки сигару и даже закинул  ногу  на  ногу.
Дидерих далеко не был так уверен в себе, он долго сопел и вдруг  решился
идти напролом, ринуться к цели с открытым забралом. Как Бисмарк.
   - Я, видите ли, хочу пройти в гласные, - заявил он, - и для этого  вы
мне нужны.
   Механик взглянул на него исподлобья.
   - И вы мне нужны, - сказал он. - Я тоже хочу пройти в гласные.
   - Не может быть! Вот так так! Я ждал всего, но...
   - Небось опять припасли свои кроны? - Фишер оскалил желтые  зубы.  Он
уже не прятал своей ухмылки.
   Дидерих понял, что на этот счет сговориться с ним будет труднее,  чем
насчет изувеченной работницы.
   - Понимаете, господин доктор, -  сказал  Наполеон,  -  одно  из  двух
вакантных мест получит наша партия, это как пить дать. Второе, вероятно,
достанется свободомыслящим. Если вы хотите свалить их, вам  без  нас  не
обойтись.
   - Это-то я понимаю, - сказал Дидерих.  -  Правда,  поддержка  старика
Бука мне обеспечена. Но, по всей вероятности, не все его единомышленники
настолько наивны, чтобы голосовать за  меня,  если  я  пойду  по  списку
свободомыслящих. Вернее будет и с вами вступить в соглашение.
   - Я уже представляю себе, как  это  сделать,  -  сказал  Наполеон.  -
Давно, знаете ли, я слежу за вами и думаю, когда же это господин  доктор
вступит на политическую арену? Не пора ли? - Наполеон  пускал  в  воздух
колечки сигарного дыма, так уверенно он себя чувствовал. - Ваш  процесс,
господин доктор, а потом эта штука с ферейном ветеранов  и  прочее,  все
это хорошая реклама. Но для политического деятеля важно  только  одно  -
сколько голосов он соберет.
   Наполеон делился с Дидерихом своим богатым опытом! Когда он заговорил
о "националистическом балагане", Дидерих  было  вскинулся,  но  Наполеон
быстро поставил его на место.
   - Чего вы хотите? Мы в нашей партии  питаем  к  национал-балаганщикам
самые уважительные чувства. С  вами  куда  лучше  делать  дела,  чем  со
свободомыслящими. От буржуазной  демократии  скоро  останутся  рожки  да
ножки.
   - А мы и те выкинем на свалку! - воскликнул Дидерих.
   Союзники рассмеялись от удовольствия. Дидерих достал бутылку пива.
   - Од-на-ко, -  раздельно  произнес  социал-демократ  и  выложил  свое
условие:  -   Город   должен   помочь   нашей   партии   построить   дом
профессиональных союзов.
   - И вы  осмеливаетесь  требовать  это  от  националиста?!  -  взвился
Дидерих.
   - Если  мы  этого  националиста  не  поддержим,  какой  ему  прок  от
национализма? - хладнокровно и насмешливо ответил его собеседник.
   Как ни ерепенился Дидерих, как ни молил о пощаде, ему все же пришлось
выдать письменное обязательство в том, что он не только сам  проголосует
за постройку дома  профессиональных  союзов,  но  и  обработает  в  этом
направлении своих единомышленников.  Расписавшись,  он  сразу  же  грубо
объявил, что разговор окончен, и выхватил из  рук  Наполеона  бутылку  с