одном: под каким бы предлогом улизнуть. Старик, по обыкновению,  перешел
от деловых разговоров к  сентиментальной  болтовне.  "Как  ни  верти,  а
писака проглядывает", - снова сказал про себя Дидерих.
   Мимо них прошли Густа Даймхен и Инга  Тиц.  Густа  держала  Ингу  под
руку, а  та  расписывала  волнения,  которые  ей  пришлось  пережить  за
кулисами.
   - А какой был ужас, когда они там завели: кофе, чай, кофе, чай...
   - В следующий раз Вольфганг сочинит драму  получше  этой,  -  уверяла
Густа, - и я получу в ней роль.
   Инга выдернула руку и отстранилась от Густы, в  глазах  у  нее  стоял
испуг.
   - Вот как? - произнесла она, и наивное оживление, игравшее на  пухлом
лице Густы, сразу померкло.
   - А почему бы и нет? - возмущенно спросила она  плачущим  голосом.  -
Чего ты так вскинулась?
   Дидерих, который слышал вопрос Густы и мог бы ей  ответить,  поспешно
повернулся к старому Буку. Тот продолжал болтать:
   - Тогда, как и теперь, у нас были друзья, но были и  враги.  Хотя  бы
вон тот изрядно слинявший железный рыцарь, это пугало, которым  стращают
детей, вон там, в нише у городских ворот. Жестокий дон Антонио  Манрике,
генерал от кавалерии,  в  Тридцатилетнюю  войну  разоривший  наш  бедный
Нетциг; если бы не Рикештрассе,  названная  по  твоему  имени,  Манрике,
последний его отзвук давно бы развеялся... Он тоже был один из тех, кому
не по вкусу пришлось наше свободомыслие и кто стремился сокрушить нас.
   Старик вдруг затрясся от беззвучного смеха и взял Дидериха за руку.
   - Вам не кажется, что он похож на нашего фон Вулкова?
   Дидерих придал своему лицу еще более сдержанное выражение, но  старик
ничего не замечал, он оживился,  ему  пришла  в  голову  какая-то  новая
мысль. Он повел Дидериха в уголок,  загороженный  кадками  с  комнатными
растениями, и  показал  две  фигуры,  изображенные  на  стене:  пастушок
страстно  простирает  руки  к  пастушке,  между  ними  ручей.   Пастушка
собирается перепрыгнуть к нему.
   - Как, по-вашему, соединятся они? -  зашептал  старик.  -  Это  знают
теперь лишь немногие, я в том числе. - Он оглянулся  по  сторонам  -  не
наблюдают ли  за  ними  -  и  вдруг  открыл  маленькую  дверцу,  которую
непосвященный никогда бы не  обнаружил.  Пастушка  на  дверях  двинулась
навстречу возлюбленному. Еще  мгновение,  и  в  темноте  за  дверью  она
непременно упадет в объятия пастушка... Старик указал в глубь комнаты:
   - Она называется "Приют любви".
   Свет  фонаря,  который   горел   где-то   во   дворе,   падал   через
незанавешенное окно на  зеркало  и  тонконогую  кушетку.  Старик  вдыхал
удушливый воздух, хлынувший  из  комнаты,  невесть  сколько  времени  не
проветриваемой,   и   блаженно   улыбался   каким-то   своим,    далеким
воспоминаниям. Постояв немного, он прикрыл маленькую дверцу.
   Дидерих же,  которого  все  это  не  очень  занимало,  увидел  нечто,
сулившее более сильные ощущения. Это был член окружного суда Фрицше; да,
Фрицше. По-видимому, отпуск его кончился, он вернулся с юга и явился  на
вечер,  правда,  с  опозданием  и  без  Юдифи  Лауэр,  -  ее-то   отпуск
затягивался на все время, пока супруг сидит за решеткой. Где  бы  Фрицше
ни проходил, как-то странно дергаясь  и  тем  выдавая  свое  смущение  и
неловкость, вслед за ним несся шепоток, и все, кто с ним  раскланивался,
украдкой косились на старика бука. Фрицше, как видно, понимал,  что  ему
необходимо что-то предпринять, он подтянулся  и  решительно  двинулся  в
атаку. Старик, никак не ожидавший его появления, вдруг увидел его  перед
собой. Он так побледнел, что Дидерих  испугался  и  уже  протянул  руки,
готовый поддержать его. Но все  обошлось  благополучно,  старик  овладел
собой. Он стоял, напряженно выпрямившись, судорожно откинув назад плечи,
и холодно смотрел прямо в лицо человеку, совратившему его дочь.
   - Так скоро вернулись, господин советник? - громко спросил он.
   Фрицше сделал попытку весело улыбнуться.
   - Прекрасная погода была нынче на юге. Но то что  в  наших  краях!  А
искусство!
   - Здесь мы видим лишь его слабый отблеск. - И старик,  не  спускавший
глаз с Фрицше, указал на стены. Его выдержка  произвела  впечатление  на
многих, кто следил за ним,  подстерегая  мгновенье  слабости.  Он  стоял
неколебимо, он держал себя с достоинством, а ведь в его  положении  была
бы простительна известная несдержанность. Он держал себя с достоинством,
один за всех - за свою разрушенную семью, за тех, кто  некогда  следовал
за ним и теперь  покинул  его.  В  это  мгновенье  он  снискал  симпатии
кое-кого из присутствующих, - и это было  все,  что  он  выиграл  взамен
столь многого, утраченого им... Дидерих слышал, как  он  сказал  сухо  и
четко:
   - Лишь во имя сохранения этого дома и этой живописи я добился,  чтобы
в план реконструкции старого города были внесены  изменения.  Пусть  это
всего   лишь   картины   прошлого,   но   художественное   произведение,
увековечивающее свою эпоху и ее нравы, вправе рассчитывать на вечность.
   И Дидерих незаметно скрылся - ему стыдно было за Фрицше.


   Теща бургомистра спросила у него, что сказал старик по поводу "Тайной
графини". Дидерих  стал  припоминать,  и  оказалось,  что  тот  даже  не
упомянул о пьесе. Оба были разочарованы.
   Вдруг Дидерих заметил, что Кетхен Циллих бросает на него  насмешливые
взгляды, но уж кому-кому, а ей бы следовало держать себя тише воды, ниже
травы.
   - Интересно знать, фрейлейн Кетхен, - довольно громко  сказал  он,  -
что вы думаете о "Зеленом ангеле"?
   - О зеленом ангеле? - повторила она еще громче. - Это вы, что ли? - И
рассмеялась ему в лицо.
   - Вам бы не мешало быть поосторожнее, - сказал он, наморщив лоб. -  Я
считаю своим долгом поговорить с вашим уважаемым отцом.
   - Папа! - тотчас же крикнула Кетхен.
   Дидерих испугался. К счастью, пастор Циллих не услышал.
   - Я, конечно, немедленно рассказала папе о нашей маленькой  прогулке.
Что в ней зазорного, ведь это были только вы.
   Она чересчур зарвалась. Дидерих засопел:
   - А для любителей красивых ушей там был Ядассон. - Видя, что попал  в
цель, он прибавил: - В следующий раз, когда  мы  встретимся  в  "Зеленом
ангеле", мы выкрасим ему уши в зеленый цвет, это создает настроение.