Ферейн ветеранов, предводительствуемый Кунце, заорал дружным хором:
   - Подлость! Безобразие!
   Организованные рабочие подняли свист, Зетбир показывал дрожащий кулак
Дидериху, а тот грозил за садить его в тюрьму. Тут поднялся старик  Бук,
взял колокольчик и зазвонил.
   Когда шум улегся настолько, что можно было говорить, он начал  мягким
голосом, который постепенно окреп и потеплел:
   - Сограждане! Не давайте  пищу  честолюбию  отдельных  личностей,  не
принимайте его всерьез! Что значат  здесь  отдельные  личности?  И  даже
классы? Речь идет о народе,  а  народ  -  это  все  мы,  за  исключением
правителей. Нам - бюргерам - необходимо сомкнуть  ряды  и  не  повторять
снова и снова ошибки, которая уже была совершена в пору моей юности : не будем обращаться к помощи  штыков,  всякий  раз  как  рабочие
требуют признания своих прав. Ведь оттого,  что  мы  никогда  не  хотели
признать права рабочих, правители забрали такую власть, что и нас лишили
прав!
   - Совершенно верно!
   - Теперь, когда правители требуют увеличения армии, народу, всем  нам
остается, быть может, последняя возможность отстоять свою свободу.  Ведь
нас вооружают только для того, чтобы поработить. Рожденный  рабом  рабом
останется - это говорят не только вам, рабочим,  это  говорят  всем  нам
правители, чья власть с каждым днем обходится нам все дороже и дороже!
   - Правильно! Браво! Ни одного солдата, ни одного гроша!
   Под гул одобрительных возгласов старик Бук сел. Дидерих, готовый дать
решительный бой и уже заранее обливаясь потом, еще раз обшарил  взглядом
зал  и  нашел  Готлиба  Горнунга,   который   дирижировал   поставщиками
материалов для памятника кайзеру Вильгельму. Пастор Циллих расхаживал по
рядам   среди   христианских   отроков,    члены    ферейна    ветеранов
сосредоточились вокруг Кунце, и Дидерих выхватил меч из ножен.
   - Исконный враг снова поднимает голову!   -  крикнул  он,
презрев  смерть.  -  Мы  называем  изменником  фатерланда  всякого,  кто
отказывает нашему несравненному кайзеру в...
   - А-у! У-y! - загудели изменники фатерланда, но  Дидерих,  под  залпы
рукоплесканий благонамеренных, продолжал кричать, хотя голос у него то и
дело срывался:
   - Один французский генерал потребовал реванша!
   Кто-то из сидящих в президиуме спросил:
   - А большой куш он получил из Берлина?
   Раздался смех. Дидерих судорожно бил руками в  воздухе,  точно  хотел
подняться и полететь.
   - Сверкающие стены  штыков!  Кровь  и  железо!  Воинственные  идеалы!
Сильная монархия!..
   Трескучие фразы бряцали, ударяясь одна о другую, под исступленный рев
благонамеренных.
   - Твердая власть! Оплот против трясины демократии!
   - Вулков, вот наш оплот! - крикнул тот же голос из президиума.
   Дидерих быстро оглянулся, он узнал Гейтейфеля.
   - Вы хотите сказать, что правительство его величества.
   - Тоже оплот! - сказал Гейтейфель.
   Дидерих, тыча в него пальцем, крикнул в крайней ажитации:
   - Вы оскорбили кайзера!
   - Провокатор! - взвизгнул за  его  спиной  Наполеон  Фишер,  это  был
именно он. Его товарищи осипшими голосами подхватили:
   - Провокатор! Провокатор! - Они вскочили и грозным кольцом  обступили
Дидериха. - Опять он за старое!  Ему  хочется  еще  одного  посадить  за
решетку! Вон!
   И Дидериха схватили за шиворот. С  перекошенным  от  ужаса  лицом  он
ворочал шеей, зажатой мозолистыми руками,  и  сдавленным  голосом  молил
председателя о помощи. Старик Бук пришел на помощь, он усиленно звонил в
колокольчик и даже послал нескольких молодых людей на выручку  Дидериху.
Как только Дидериха отпустили, он поднял руку  и  обличительным  перстом
указал на старика Бука.
   - Продажность демократов! - кричал он, приплясывая  от  азарта.  -  Я
докажу!
   - Браво! Дать  слово!  -  И  лагерь  националистов  бросился  в  бой,
опрокидывая столы и порываясь помериться  силами  с  мятежом.  Казалось,
вот-вот начнется рукопашная: полицейский офицер,  дежуривший  на  сцене,
уже взялся за свою каску ; момент был критический... И  вдруг
со сцены раздался повелительный голос:
   - Тише! Пусть говорит!
   Наступила почти полная тишина. В этом голосе чувствовалась такая сила
гнева, что все присмирели. Старик Бук,  выпрямившись  во  весь  рост  за
столом президиума, уже не был прежним почтенным старцем, он словно  стал
стройнее от переполнявшей его энергии, он был бледен  от  ненависти,  он
метнул в Дидериха взгляд - вчуже дух захватывало!
   - Пусть говорит! - повторил старик. - И предателям дают слово, прежде
чем вынести приговор. Перед вами образец предателя нации. Он лишь внешне
изменился с той поры, как мое поколение боролось, потерпело крах, ушло в
тюрьмы и на виселицы...
   - Ха-ха-ха! - сардонически захохотал Готлиб  Горнунг,  преисполненный
сознания  своего  превосходства.  На  беду,  поблизости  от  него  сидел
широкоплечий рабочий, он  так  грозно  взмахнул  кулаком,  что  Горнунг,
прежде чем удар попал в цель, вместе со стулом полетел вверх тормашками.
   - Уже в те времена, - продолжал старик, - были  люди,  предпочитающие
личную выгоду чести, люди, которым никакая тирания не унизительна,  если
она обогащает. Рабское вожделение к материальным благам - плод и  орудие
всякого тиранического господства, вот что нас  тогда  погубило,  и  вам,
сограждане... - Старик широко раскинул руки, он напрягал последние  силы
для рвавшегося из его груди крика души. - И вам, сограждане, тоже грозит
опасность впасть в рабскую зависимость от  его  предательской  власти  и
сделаться его добычей. Пусть этот человек говорит.
   - Нет!
   - ...Пусть говорит. Но затем спросите у него, сколько  он  потребовал
чистоганом   за   убеждения,    которые    имеет    наглость    называть
националистическими? Спросите, кому он продал свой дом, с какой целью  и
с каким барышом?
   - Вулкову!
   Это было сказано на сцене, но зал  услышал.  Дидерих,  подталкиваемый
безжалостными кулаками, не совсем по своей воле  добрался  до  ступенек,
ведущих на сцену. Поднявшись, он огляделся в поисках помощи: старик  Бук
сидел неподвижно, положив на колено сжатый кулак и  не  спуская  глаз  с