экипаж которых куда-то исчез.
   По  опустевшим  залам  с  их  полным  театрального  обмана   блеском,
неутомимо шагал, помахивая скипетром, король Фили в пурпурной  мантии  и
бумажной короне. Время от времени он делал повелительный жест и говорил,
поднимая кверху ручки:
   - Ну, куда вы девались,  господин  фон  Рущук?  Теперь  вы,  наконец,
знаете,  кто  из  нас  двух  король?  Один  из  нас  господин!  -  смело
выпрямившись, утверждал он.
   Но лакеи уже тушили свечи.  Король  видел,  как  тень  поглощает  его
царство; вздыхая и путаясь в своем шлейфе,  он  двигался  по  все  более
узкой полосе света. Наконец, бледный свет утра выгнал его из дому,  мимо
зевающих лакеев. Никто не обратил на него внимания.
   Герцогиня стояла на балконе  своей  комнаты;  она  увидела  короля  в
утреннем свете на пустой улице. Наклонившись вперед,  видимо  робея,  он
негибкой походкой сановника шел по дороге в своем печальном великолепии.
Он показался  ей  концом  празднества.  Она  вспомнила  неиспользованное
сладострастие, которое носила по залам  на  своих  губах,  своей  груди,
своих скользящих бедрах и посмотрела вслед этому величеству, на  которое
не было никакого спроса.
   Она послала за ним  лакея;  иначе  король  заблудился  бы.  Лакей  со
скучающим видом шел впереди, в двух шагах; потом  шел  Фили,  а  за  ним
мальчишка-булочник, которого привлекло это зрелище. К нему присоединился
какой-то человек, несший дрова.  За  ним  подошла  девушка  с  корзинами
овощей, затем другая с пустыми руками, в красном жакете, со следами ночи
на лице. Все они шли молча и тихо ступали. На их лицах не было насмешки,
скорее робость. В  этой  странной  фигуре  они  видели  что-то  великое,
которое, они не знали почему, попало к ним на улицу  в  шутовском  виде.
Парни подняли с земли шлейф короля Фили. Так шествие зашло за угол.


   Она поручила кавалеру Муцио выведать, сколько дон Саверио заработал в
прошлую ночь. Муцио уже знал это. Принц сам не играл; но налог на дам  и
игроков принес ему 55.000 лир.
   - И к этому блестящему делу, - заметил  секретарь,  -  присоединяются
доходы с соседнего дома, где  у  его  сиятельства  есть  дело  не  менее
блестящее.
   - Какое дело?
   - О, в нем также принимают участие дамы и  мужчины  -  и  даже  очень
горячее участие.  Это  в  некоторой  степени  дополнение  к  дому  вашей
светлости.
   - Я хочу взглянуть, что там такое.
   - Не советую. Вы разгневали бы принца. К тому же ваша светлость  были
бы сами слишком... изумлены.
   - Тогда скажите, что там происходит.
   - Ваша светлость, платите мне сто лир, и за это я  выдаю  многое.  Но
так как и дон Саверио иногда дарит мне сто лир, то  должно  быть  нечто,
чего я не выдаю.
   И он ухмыльнулся, показав желтые зубы.
   Поздно вечером появился, напевая, дон Саверио, матово-белый и гибкий;
он был навеселе. Он сообщил, что  фехтовал,  имел  деловое  свидание  на
бирже и с подругами своей сестры Лилиан побывал в кабачке. Фрак на груди
у него оттопыривался, так туго его карманы были набиты ассигнациями.  Он
сел и  принялся  есть  конфеты.  Он  внушал  герцогине  презрительное  и
недоверчивое  расположение,  точно   красивый,   желтый   дикий   зверь,
прогуливающийся на свободе после успешного применения когтей и зубов.
   Она поцеловала его; он сейчас же вытащил из кармана лист бумаги.
   - Здесь у меня имена почтенных  людей,  добивающихся  мест  городских
чиновников. Подпиши это, дорогая. Твоей рекомендации придают значение, и
ты поможешь всем.
   - И тебе тоже?
   - Как это мне? Прежде всего городскому управлению, которому мы  дадим
дельных служащих. В награду оно даст нам еще два куска земли.
   - Оно поразительно щедро, ваше городское управление.
   - Что ты хочешь? Мы особы, с которыми считаются.
   Она подумала. "Претенденты, - думала она, - дают ему взятки. Он  дает
взятки представителям города. За это он получает дома  почти  даром.  Но
взятки он заставляет давать меня, а дома оставляет себе".
   Она покачала головой.
   - Твои дела становятся слишком запутанными. Я не последую  за  тобой,
ты напоминаешь мне свою покойную мать.
   - Ах, что там! Maman вбила себе в голову,  что  должна  вернуть  свои
потерянные деньги, хотя бы их пришлось вытащить из  карманов  других.  У
меня более здоровые взгляды: я убежден, что деньги других так или  иначе
попадут в мои карманы. Но вы, женщины, похожи  все  одна  на  другую;  в
денежных делах вы  или  не  знаете  меры  или  трусливы.  Вам  недостает
разумной силы... Ты не хочешь иметь никакого отношения к моим листам, не
правда ли? Я понимаю  это.  Вечно  подписывать  свое  имя  не  может  не
надоесть такой женщине, как ты. Я и не  требую  этого.  Дай  мне  только
доверенность. У меня бумага с собой, одна минута -  и  готово.  Нотариус
подписал заранее...
   Она взяла лист и прижала к его лицу. Кончик его носа проткнул бумагу.
Он мелодично засмеялся:
   - Какая милая шутка!
   Он поцеловал ее в шею. Она ответила поцелуем;  он  казался  ей  очень
красивым в своей алчности.
   У нее еще были закрыты глаза после страстного объятия; он сказал:
   - Чтобы не забыть: вот, возьми доверенность, - эту дырку мы  заклеим,
это пустяк... Что, ты не хочешь? Это меня просто удивляет.
   Он немного нетерпеливо привел себя в порядок перед зеркалом.
   - Ты передумаешь. Кстати, я хотел тебе сказать,  что  у  тебя  плохой
вид. Надо будет сделать что-нибудь для тебя. Придется прекратить балы  и
приемы.
   - Ну, что ж доверенность? - небрежно спросил он  на  следующий  день,
входя в ее комнату. Она лежала  на  солнце,  перед  диваном,  прижавшись
грудью к подушкам, а губами к лицу красивой девушки. Со  вчерашнего  дня
ее  томило  желание  увидеть  маленькую  прачку  с  глазами   газели   и
приплюснутым африканским носиком. Муцио привел ее и, ухмыляясь,  сказал:
"Но ваша светлость не должны давать ей белья". Она не дала ей белья.
   -  Какая  милая  картинка!  -  сказал  дон  Саверио.  -   А   что   ж