- Они прибыли сюда, как мы, Нино. Им тоже хотелось посадить  на  свою
лошадь девочек, предлагавших им апельсины. Им  тоже  принадлежал  мягкий
воздух и бурный вихрь.
   - Я учил это,  Иолла.  Сначала  это  были  только  сорок  нормандских
пилигримов;  возвращаясь  из  Иерусалима,  они  освободили  Салерно   от
турецкого флота. Потом они стали дружинниками князя Гваимара, - а у  его
наследника они отняли страну. Как его звали?..
   - Вероятно, они были убеждены, что никому не изменяют. Они  были  так
умны и сильны.
   - Однажды они попросили Гваимара дать им  графа.  Он  предоставил  им
выбрать  его;  они  выбрали  юношу,  который  был  очень  красив,  очень
благороден и почти хрупок. Это непонятно.
   - Как его звали?
   - Асклитино.
   - Посмотри на замок, Нино. По ту сторону залива, на горе. Все уже так
темно,  только  замок  Салерно  выделяется  своими  ясными  и   сильными
очертаниями на побледневшем небе... Мне так и кажется, что  там  наверху
Асклитино в тонком панцире из серебра, с венком из масличных  ветвей  на
голове, преклоняет колено перед своим сюзереном.
   - Да. И Гваимар дает ему в  руки  золотое  знамя...  Но  у  Асклитино
внизу, в городе, была возлюбленная, из той темной, слабой расы,  которая
так сильно ненавидела его и его северных  богатырей.  В  длинных  стенах
замка была дверца, за ней они целовались.
   - Как темно стало, Нино! Посмотри на меня - поближе.
   - И она отравила его. Она  не  могла  иначе;  ее  родные  потребовали
этого.
   - Как же она дала ему яд?
   - Говорят - я не понимаю этого - в поцелуе.
   - Нино!
   - Иолла!
   Они в испуге отшатнулись друг от друга: их губы встретились во мраке.
Они молчали; под ними призрачно пылало море. Затем Нино закрыл глаза и с
трепетом сказал:
   - Я хотел бы Иолла, чтобы ты сделала это.


   Ночью об их тесную комнату, точно о борт  корабля,  ударялись  легкие
волны. Они спали, обнявшись,  как  дети.  Ясное  утро  встретило  их  на
берегу, беззаботное, почти непомнящее  бурного  Вчера.  Залив  покоился,
голубовато-белый. Более яркая синева поблескивала за маленькой косой. На
ней сидели на корточках  прачки,  точно  карлицы  на  плавающем  розовом
листе. Рыбаки,  снимавшие  вдали  с  мели  лодку,  мужчина  между  двумя
корзинами на осле и сопровождавшая его женщина с белым тюком на голове -
все казались чисто сделанными миниатюрами, которые  можно  было  достать
рукой. Светлый, прозрачный воздух воспроизводил ясный образ всех вещей.
   По ломким ступеням и узким тропинкам  герцогиня  и  Нино  взобрались,
держась за руки, на гору. Масличные деревья кивали головами и улыбались.
Вдали их легкая листва смыкалась в серебряные палатки; в  них  виднелись
розовые цветы. Герцогиня опустилась на  землю  у  ручья,  журчавшего  на
лугу, между коврами нарциссов и маргариток. Нино смотрел, как она  плела
венок; потом она научила и его, и они украсили  друг  друга.  Он  стоял,
глубоко дыша, в круглой тени пинии, звеневшей на ветру. Герцогиня лежала
на солнце, положив голову на руку,  и,  глядя  вниз  на  блестящую,  как
олово, поверхность моря, прислушивалась к старой  таинственной  мелодии,
доносившейся из знакомого ей сада у моря. Там играла девочка; за руку  с
стройным товарищем бегала она по склону за  ягнятами  и,  словно  пчела,
целовала  все  цветы,  -  пока  не  наступал   вечер,   темнела   зелень
папоротников, и следы светлого  товарища  расплывались  на  дорожках,  у
павильона Пьерлуиджи, откуда звенел сдержанный смех.
   Она счастливо улыбнулась. В самом деле, кто-то засмеялся -  она  едва
сознавала, что это был Нино. Он играл на своих пальцах, как  на  флейте,
подражая пению пинии. Вдруг он, не переставая играть, нагнулся  к  своей
подруге и поднял ее бледное, освещенное  солнцем  лицо  с  дерна,  точно
срывая сказочный цветок или вынимая из  рыхлой  земли  живой  плод.  Они
посмотрели друг другу в глазах. Вокруг них сверкал ясный полдень.


   - Уж если мы не счастливы! - воскликнул  Нино,  стоя  на  мосту.  Над
ручьем тяжелым сводом высилась листва. В  ней  прятались  лимоны,  видны
были только их светлые отражения в воде.
   - Я счастлива - просто сказала герцогиня.
   Он объявил:
   - Я счастлив, потому что счастлива ты.
   - Ах! И только?
   - Я люблю тебя, это  ведь  само  собой  разумеется,  Иолла?  Я  люблю
тебя!.. Ты помнишь, как я тогда должен был  покинуть  тебя?  Я  был  уже
почти в долине; ты стояла наверху на кивающих ветвях, почти  в  воздухе,
похожая на белое пламя. А теперь ты  идешь  рядом  со  мной,  и  я  могу
коснуться рукой серебряной вышивки на затылке  под  черным  узлом  твоих
волос. Это чудо! Когда я ехал сюда, я  не  сомневался  в  том,  что  это
будет, - а теперь я не понимаю этого... Я  люблю  тебя!  Я  люблю  тебя!
Но...
   - Но?
   - Но это стоило бы немногого, если бы я не  сделал  тебя  счастливой!
Держать человека, женщину - вот так, чувствовать под руками все ее  тело
и знать, что она хочет переживать вместе со мной мои грезы и  принять  в
себя частицу моей крови... Прости, я очень эгоистичен!
   - Я хочу тебя таким! Я люблю тебя!
   - Было бы благороднее любить и ничего не хотеть взамен. Главное,  это
было бы сильнее! Но что делать, мы не сильны. Быть  любимым  в  нынешнее
время для мужчины самое желанное. У нас усталость в крови... Прежде я не
мог даже представить себе, как прекрасно это будет. Я уже так много  сил
растратил с женщинами, которые не способны больше любить.
   - Что за признания, Нино! Ты хочешь испытать меня? Ты просто пришел и
взял меня, не раздумывая много, потому  что  я  обещала  тебе  себя.  За
это-то я и люблю тебя. Не вбивай себе ничего в голову!
   Он засмеялся детским смехом.
   - Ты права, Иолла. Это опять были глупые изречения.