что герцогиня о вас беспокоится.
   Нино отвернулся.
   - И мы тоже.
   - Вы не имеете никакого права беспокоиться обо мне.
   Он топнул ногой.
   - Какой сварливый молодой человек, - пробормотал Рущук. Он,  наконец,
нашел на скользком камне место, где надеялся  не  соскользнуть  в  своих
галошах, и раскрыл зонтик.
   - Идемте со мной.
   - Посмейте прикоснуться ко мне!
   - Хорошо, хорошо,  я  не  трогаю  вас...  Вот  он,  молодой  человек,
которому досталось все, - сказал он самому себе и исподлобья  с  горечью
оглядел Нино воспаленными глазами.
   - Приходишь и застаешь эту женщину в ее  сказочном  дворце,  где  она
преподносит себя, как подносят на блюде из золота и эмали тонкую, редкую
дичь,  белую  куропатку,  или  что-нибудь  в  этом  роде,   уже   слегка
попахивающую. Крупная жемчужина между двумя большими локонами на  лбу  и
другая в бледном ухе имеют точно такой же  неопределенный  блеск  белил,
как и лицо, Оно блестит так матово, оно омыто  жирными  водами,  покрыто
пудрой: это мудрое произведение искусства. Благородные формы щек,  носа,
рта  защищены   от   повреждений   утомленной   кожей.   Глаза,   слегка
покрасневшие, окружены темными кругами, которые позволяют  догадываться,
обещают, мучат... Она носит тюрбан, по-восточному  сдержана  и  охвачена
холодным опьянением. Она знает себя: знает, сколько сладострастия  может
дать ей каждый из ее членов, так точно, как я знаю,  сколько  денег  мне
должен тот или другой человек... И всю эту гордую культуру и  обдуманную
зрелость кому она дарит, куда  выбрасывает?  Она  бросает  их  в  сорную
траву, она дарит их молодому человеку, который мог бы есть сорную  траву
точно так же, как белую куропатку, - и оттого, что его тщеславие немного
задето, он стоит на камне в воде,  топает  ногами  и  не  хочет  идти  в
постель!
   Нино слышал только одно. Он переступил с ноги на ногу.
   - Вы кончили? Заметьте себе, что герцогиня никогда не белится!
   И так как Рущук сострадательно покачал головой.
   - Берегитесь думать это!
   При этом он ткнул кулаком в живот Рущука, который сильно  пошатнулся.
Тяжелое тело  склонилось  к  выступу  утеса.  Нино  подхватил  его,  оба
побледнели, Нино при мысли: "С дон Саверио  бороться  мне  было  не  под
силу; как же я смею касаться этого? Я трус!"
   Рущук лепетал:
   - Нас могут увидеть... Вот видите, теперь вы сами подхватываете меня.
А если бы вы столкнули меня в воду, вы сами вытащили бы меня, потому что
я так закутан в свой непромокаемый плащ, что  утонул  бы  в  луже  воды.
Оставьте  же  глупости.  Я  кое-что  расскажу  вам...  Мой  зонтик  тоже
пропал... Вы, собственно, могли  бы  сами  сказать  себе,  что  визит  к
герцогине меня достаточно волнует. Я не дон Саверио, для того это  дело.
Он хотел бы на ней  зарабатывать  деньги,  как  раньше.  Но  я  способен
чувствовать, молодой человек, и я страдаю оттого, что все могут обладать
этой женщиной.
   - Вы тоже страдаете?
   Нино визгливо расхохотался.
   - Да, оттого, что все обладают ею, только не я.
   Рущук  говорил  монотонно,  производя  руками  короткие,  неуверенные
движения. Перенесенный  испуг  и  долгое,  выношенное  желание,  опасное
положение в обществе юного безумца среди непогоды на скользком, отвесном
утесе, и при этом сознание, что герцогиня с  террасы  наблюдает  за  его
барахтающимся силуэтом на фоне катящего волны моря - все это вредило его
сдержанности.
   -  Раньше,  в  продолжение  нашей  долгой  дружбы,  она  никогда   не
беспокоила меня. Она была герцогиня и  нечеловечески  высокомерна,  и  я
твердо верил, что обладать ею невозможно. Конечно, ею все-таки обладали,
и теперь я в уме рассматриваю с этой точки зрения всех старых  знакомых.
Они все у меня на подозрении, - это, знаете ли, необыкновенно неприятно.
Даже мучительно. Почему бы и не я тоже?  -  спрашиваю  я.  -  Герцогиня,
красавица и доступна, - ведь всякому хотелось бы обладать  ею!..  Теперь
она уж больше даже не притворяется. Все обладают ею совершенно открыто.
   - Вы лжете, - прорыдал Нино.
   - Вы что-то сказали? Итак, все обладают ею, а  я  все  еще  нет:  это
нестерпимо.  Я  достиг  так  многого  в  жизни,  а  того,  что  доступно
каждому...
   - Видите ли, нельзя быть таким безобразным, как вы.
   - Это я тоже говорю себе. Но до сих пор это никогда мне не мешало.  Я
еще добьюсь своего. Только у меня времени  уже  немного.  Иногда,  среди
дел, во время совещания министров, представление об этой герцогине и  ее
бесчисленных любовниках мучит меня  настолько,  что  я  не  могу  больше
работать. Я задыхаюсь и теряю ход мыслей. Мое положение опасно,  молодой
человек, может сразу наступить конец.
   - Так издыхайте!
   Рущук подскочил на месте.
   - Почему же? Вы сами еще будете очень довольны тем, что  я  существую
на свете. Ведь я не требую от вас, чтобы вы  уступили  мне  герцогиню  -
хотя вы могли бы отлично это сделать.
   - Мог бы это сделать? О, уходите скорей, я чувствую, что иначе сделаю
что-нибудь, о чем буду жалеть всю жизнь!
   - Я слышал, что у вас денег немного.  Сколько  вы  хотите?  Ведь  вам
нужно только настроить вашу подругу  и  своевременно  послать  за  мной.
Внушите ей сострадание ко мне!
   - Уходите, уходите! - стонал  Нино,  стиснув  зубы,  предостерегая  и
боясь самого себя.
   - Чего  же  я  требую  такого  особенного?  Красивую  кокотку  друзья
передают один другому, не правда ли? А  в  чем  здесь  разница,  молодой
человек? Если бы у этой герцогини не было денег, чем была бы она тогда?
   Он взвизгнул, потому что нога Нино была уже в воздухе, на пути к  его
животу. Но Нино отскочил. Он обеими руками прикрыл глаза.
   - Уйдите, - умолял он. - Если я открою глаза и вы будете еще здесь...
   - Вот так молодой человек; с ним совсем нельзя  разумно  говорить!  -
лепетал Рущук, сползая со скалы. Когда Нино открыл глаза, голова  опять,
точно отрубленная,  лежала  на  краю  и  качалась.  Губы  со  старческим
упрямством продолжали твердить  все  те  же  предложения.  Наконец,  она
исчезла.