Тусклое, бледное зарево заката  расплылось,  накрапывал  дождь.  Нино
один поднялся назад в  Равелло.  Время  от  времени  он  останавливался,
стиснув зубы, сжав кулаки, и, громко дыша, боролся  со  своими  мыслями.
Они не давали заглушить себя, он с омерзением отбрасывал их от  себя,  и
ночь казалась ему отравленной ими.
   - Ты помнишь, как ты ревновал тогда, в вилле, когда  приехал  Якобус?
Ты был очень несчастен, не правда ли,  ты  не  знал,  что  происходит  в
комнате Иоллы. Но вдруг ты увидел зажженную сигару Якобуса, ты  бросился
к нему, ты был спасен: он здесь, рядом с тобой!.. Кто с тобой теперь?
   -  О,  это  бессилие,  это  ужасное  бессилие  перед   бесчисленными,
безыменными, обладавшими ею.  Если  бы  я  ревновал  к  обоим  негодяям,
которые теперь спят под одной крышей с ней! Нет,  я  не  ревную  к  ним;
иначе я мог бы вмешаться, неистовствовать, вырвать  ее  из  их  объятий,
простить. Но есть худшее: бывшее, то, чему уже  нельзя  помешать.  Я  не
могу вырвать ее из объятий ее воспоминаний.  Она  вся  покрыта  клеймами
старых ласк и следами давних поцелуев. Я не узнаю ее больше... Иолла!
   Он зарыдал. Представление о всех ее прошлых наслаждениях  зажгло  его
кровь; она вдруг выступила перед ним во всем великолепии  своей  улыбки.
Он протянул к ней руки, он упал на колени. С хриплым криком отскочил  он
в сторону: он наткнулся на одного из  ее  любовников,  увлекшего  ее  за
собой на землю, в чащу папоротника. Нино бросился бежать;  но  они  были
уже впереди него, они  лежали  у  дороги.  Большие,  извивающиеся  тела,
наслаждавшиеся  его  возлюбленной,  плакавшие  у  нее   на   груди   или
ликовавшие, уста в уста с ней. И он видел, как  она,  его  возлюбленная,
расточала все ласки своего тела: самые редкие, самые тайные,  о  которых
он вспоминал только с гордым трепетом, - они валялись повсюду у дороги!
   - Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! - кричал он ей.  Потом  вспомнил,
что и барона Рущука представление о герцогине  Асси  и  ее  бесчисленных
любовниках мучило до удушья, и, согнув спину под  таким  позором,  Нино,
ничего не  видя,  карабкался  на  гору,  споткнулся,  упал  лицом  вниз,
поднялся и, шатаясь, пошел дальше, чувствуя  привкус  слез  и  крови  на
губах.
   Наверху, откуда был виден город, он закрыл лицо  руками,  прислонился
головой к дереву и спросил его:
   - Неужели это возможно?
   Никто ему не ответил. В  нем  самом  тоже  все  замолкло.  Отупевший,
ошеломленный всеми этими образами  и  своим  собственным  отчаянием,  он
дошел до дома, остановился перед  углом,  под  которым  дом  вдавался  в
боковую улицу, и стал упорно смотреть наверх, в надежде, безумие которой
сознавал. Счастье,  охраняемое  этим  немым  домом,  в  глубине  города,
который был только грезой, - все это так глубоко спрятанное  счастье  не
могло уйти. Кто же украл его? Нет, здесь не было  никого,  Иолла  узнает
его сверху, она увидит его сквозь щели ставней своего окна. Она заметит,
как подергивается и блестит его лицо, и  она  сейчас  откинет  ставни  и
крикнет ему, что его напугало только его воображение: счастье,  все  еще
заботливо охраняемое, лежит в саду под олеандром; она позовет его.
   Он ждал. Короткая ночь уже приходила к концу. Тогда Нино топнул ногой
и пошел обратно с диким спокойствием, наслаждаясь собственным трагизмом.
Он углубился в ущелья; на каждый  камень,  на  который  он  ступал,  уже
становилась рядом с его ногой  нога  Иоллы.  Какое  значение  это  имело
теперь? Тучи низко нависли над горами. Замок Салерно казался  призрачным
замком. Неужели это тот самый, в котором  ликовал  юный  Асклитино?  Под
серым покровом этого утра земля покоилась тихая,  задумчивая,  покорная.
Масличные деревья в глубине росли теснее и казались  более  темными;  их
стволы тихо скрещивались, между ними носились  белые  воздушные  фигуры.
Знакомые тропинки, их тропинки, тянулись все такие же темные  и  мягкие.
Добродушные овцы вытягивали головы у изгородей, а оба молчаливых старика
терпеливо ждали, пока животные плелись дальше...  Нино  возмутился  всем
этим миром!


   Вечером, голодный и покрытый пылью, он вернулся домой. Комнаты гостей
были пусты. На рассвете он снова исчез, никем  не  замеченный.  Лишь  на
вторую ночь он встретился со своей возлюбленной в саду, где хотел  спать
на воздухе. Ночь была очень душная.  В  благоухающей  черной  чаще,  под
беспорядочно разбросанными огнями неба, каждый увидел вдруг  белое  лицо
другого. Прошло несколько секунд.
   - Нино, - сказала герцогиня, - знаешь, кто был со мной  вместо  тебя?
Сикельгайта, прекрасная дама с амвона в соборе.  На  ней  была  широкая,
покрытая драгоценными камнями корона; на пальце она держала попугая;  он
все время клевал ее зеленое кольцо. Лицо у нее было  все  как  будто  из
крупных зерен, как мраморное, а голос низкий  и  все-таки  детский.  Она
играла на гитаре и пела мне песни, которые в ее время пел под  ее  окном
четырнадцатилетний мавр... Так прошли часы, - закончила она и вздохнула,
улыбаясь... Она спрятала под сказкой весь  свой  страх  и  все  волнение
крови: грусть и желание, попеременно мучившие ее, как его мучили картины
ревности.
   - Иолла, я два дня и две ночи бродил по горам, в тоске и отчаянии.
   - Но я еще вчера утром прогнала их обоих. Ты мог вернуться.
   - Я не вернулся, Иолла, из-за многих других,  которых  ты  не  можешь
прогнать.
   - Я знала это. Ты разочарован,  потому  что  я  и  прежде  испытывала
желания и удовлетворяла их. Ты находишь, что я  должна  была  рассказать
тебе об этих мужчинах. Но тогда не должна ли была я тебе рассказать и  о
блюдах, которые я прежде ела, и о тканях, в которые одевалась?
   - Я не понимаю. Ты сделала меня очень несчастным.
   Он  еще  лепетал  упреки,  опустив  глаза.  А  ему  хотелось  просить
прощения. Он преодолел свое горе, он оставил его, выплюнув, как мокроту,
на далеких тропинках, по которым бродил. Он был  опять  здоров.  "Почему
Иолла должна страдать? Я слышу, она страдает".
   - Я скажу тебе, Нино: один был плодом,  и  я  вонзила  в  него  зубы.
Другой был ароматом утра у моря, третий  не  больше  и  не  меньше,  как
прекрасным конем - нечто очень привлекательное, это ты признаешь сам. Но
какое отношение это имеет к тебе? Тебя я люблю.
   - Я знаю это, Иолла.
   - Ты веришь мне? Ты, значит, веришь мне?.. Я боялась, что  это  будет