- Надо вам знать, что меня, как я ни стар, еще  ни  одна  женщина,  в
сущности, не заставляла страдать. Вам удалось это сделать.
   - Я горжусь этим.
   - Я должен обладать вами, герцогиня, иначе желание задушит  меня.  На
моих глазах другие наслаждаются вами - справедливо ли это?..
   - Это дается не по заслугам, мой милый.
   - Разумеется. Иначе я был бы первым. Разве я не самый  старый,  самый
верный ваш слуга? Но я кое-что придумал. Что,  если  бы  я  сделал  так,
чтобы вы потеряли свое состояние? Для меня это пустяк.
   - Вы не сделаете этого. Для этого надо мужество.
   - В таких вещах я уже не раз проявлял мужество.
   - И потом вы, кажется, стали религиозны.
   - Несомненно. Но уступили бы вы моим мольбам, чтобы получить  обратно
свое состояние?
   - Нет.
   - Нет? Это удивительно. Не будем больше  говорить  об  этом.  Я  даже
умножаю его, несмотря на вашу расточительность.
   - Вот видите.
   - Да, я религиозен. Я стараюсь становиться все более достойным дружбы
нашего генерального викария.
   - Тамбурини? Я не сомневаюсь в успехе ваших стараний.
   - И вместе мы не остановимся ни перед чем, чтобы  спасти  вашу  душу.
Обратитесь, пока не поздно!
   - До свидания, придворный жид, - сказала она.
   Он начал вдруг плясать на  месте,  на  котором  стоял,  с  искаженным
упрямством лицом.
   - Вы раскаетесь в этом, - пробормотал он. - Я не  тот,  кем  вы  меня
считаете. Я способен на страсть.
   - Я знала вас человеком со слишком ясной головой в ту пору, когда  вы
отреклись  от  моего  потерпевшего  крушение   дела,   когда   вы   свои
политические глупости, совершенные на службе у меня, сумели истолковать,
как хитрую измену мне... В сущности, я  знаю  вас  только  трясущимся  и
изобретательным от страха... Подумайте же о здешнем климате.
   - Это мне безразлично.
   - Вы знаете,  что  со  времени  вашего  приезда  у  вас  поразительно
скверный вид?
   - Я и чувствую себя скверно.
   - Я советую вам уехать как можно скорее.
   - Нет.
   - Почему?
   - Потому что мне совершенно безразлично, погибну ли я здесь. Я должен
обладать вами.
   - Это самое важное? А жизнь?
   - Вы ведь слышали: я поглощен страстью - что мне  жизнь?  Мне  самому
неприятно, что это так; но что я могу поделать?
   - Вы рискуете из-за меня? Вы не трус?
   Она смотрела на него в упор, она искала  в  стертых  временем  чертах
старого  финансиста  чего-нибудь  молодого.  Она  откинулась   назад   и
вздохнула от удовлетворения. "Это хорошо", -  сказала  она,  наслаждаясь
тем, что не должна больше презирать.
   Он пыхтел от нетерпеливой надежды.
   - Ну, что ж, теперь я получу свое?
   - Теперь меньше, чем прежде. Вы больше не первый встречный.
   - Вот видите, какая вы  кокетка!  Вы  мучите  человека  до  последней
возможности. Я понимаю, какое это  безумие:  любить  вас.  Вас,  который
каждый может обладать - только не я. Я хотел бы знать, насколько  должен
понизиться уровень ваших требований, чтобы очередь дошла и до меня!
   Она слушала со спокойной улыбкой. Он не мог больше исказить свой лик,
он стал менее безобразен.
   Жан Гиньоль сознался однажды, когда они сидели одни:
   - И вот я все-таки томлюсь по вас. Вы помните, этого я боялся  больше
всего.
   Она не хотела ничего знать.  Опять  душа,  полная  муки!  Она  упрямо
отклонила.
   - Я немного устала, я знала слишком много мужчин.
   Он багрово покраснел.
   - Вы должны понять, как сильно я страдаю от  этого,  с  каким  слепым
самоотречением я принужден любить вас - после стольких других!
   - Я этого не требую.
   - Но я сам требую этого! Я не хочу никогда обладать вами!  Вы  должны
быть моим идолом, вы, возлюбленная бесчисленного множества!..  Я  больше
не хочу даже толковать вас, угадывать вас, давать вам ту или иную форму,
как когда-то, когда я знал вас только издали и в глубине самого себя.  Я
хочу только прислушиваться к невыразимому в вашей душе, -  не  ища  слов
для него.
   - Чего же вы хотите  от  меня?  Невозможного  творения,  которого  вы
никогда не напишете?.. Ах, я знаю все  это.  Эти  мольбы,  эти  властные
требования именем  творения,  эти  экстазы  и  отрезвления:  я  уже  раз
пережила их. В конце концов расстаешься без удовлетворения  и  с  ужасом
думаешь о том, как каждый мучил другого.
   Она  прибавила  про  себя.  "А  тебе  суждено  приходить   с   твоими
домогательствами именно тогда, когда у меня болит каждый  нерв  и  когда
одно  прикосновение  твоих  губ  к  моему  рукаву  заставило   бы   меня
вскрикнуть".
   - Герцогиня, - прошептал он с пересохшим горлом.
   - Чего же вы хотите? - медленно  спросила  она,  глядя  ему  прямо  в
глаза. И ее взгляд сказал ему, как ужасающе далек он был от нее.
   - Я говорю в пространство, - сказал он себе, и ему стало холодно.  Но
он еще боролся! - Герцогиня, каждая секунда, которую вы проводите в этом
лихорадочном  воздухе,  заставляет  меня  страдать.  Будьте  милосердны,
позвольте мне увезти вас в какую-нибудь более чистую,  более  счастливую
страну.
   - Более  счастливую...  Вы  всегда  говорите  так,  как  будто  я  не
счастлива. Вы знаете, что это обидно?
   - Я знаю только, что я сам слишком несчастен, и я не  могу  поверить,
что вы можете быть счастливы, раз вы не в состоянии утешить меня, раз вы
одиноки и суровы.
   Она не ответила.
   - Дайте мне надежду, дайте ее себе! Скажите, по крайней мере, что  вы
хотели бы этого - что вы хотели бы последовать за мной!