Витторио. Между гордой могилой цезарей и жалкими  руинами  недостроенной
улицы над сверкающей рекой танцевали в развевающихся одеждах  запоздалые
веселые ангелы во плоти. Из резко очерченной тени, отбрасываемой  новыми
строениями, на лунный свет прокрадывались неопределенные фигуры, худые и
ленивые. Они протягивали мягкие руки преступников проституткам,  которые
выходили им навстречу без шляпы, с открытой грудью, покачиваясь,  вихляя
бедрами и зевая.
   - В самом деле... Тамбурини? - повторила герцогиня.  -  У  него  есть
манеры, которым они учатся в ризницах. Дома он должен быть грубым.
   - Он сын крестьянина и по натуре крестьянин со всеми его  качествами.
Самое характерное из них - скупость. Бедная  Лилиан  не  разбогатеет  от
своих грехов.
   - К чему же это варварство, к чему?
   - Три года тому назад Лилиан любила принца Маффа. Я  не  говорю,  что
она не любит его и теперь.  Ему  нужны  были  деньги.  После  нескольких
недель высокомерного кокетства она при известии о его помолвке  потеряла
голову и письменно предложила ему себя. Письмо ходило по рукам  в  клубе
принца, и старуха Кукуру, чтобы спасти, что можно было, свела свою  дочь
с Тамбурини.
   - С ничтожным священником! Какая нетребовательность!
   - Монсеньер Бурнсгеймб тоже был ничтожным священником, когда  княгиня
снизошла до него. Впоследствии из него вышел  кардинал.  Мать  надеется,
что пурпур последует за дочерью в постель ее монсеньера. Что вы  хотите,
в такие вещи верят. Кроме того, для погибшей девушки постель  монсеньера
- настоящая очистительная ванна. Я не знаю, герцогиня, а знаком  ли  вам
этот взгляд набожных людей?
   - Я ничего не имею против такого взгляда,  если  только  он  принесет
пользу бедной маленькой Лилиан.
   - О, многие считают ее проступок уже искупленным, и  через  некоторое
время она могла бы прилично выйти замуж, если бы...
   - Если бы она не была так печальна, эта печальная княжна.
   - Не только печальна. К  своему  несчастью,  она,  очевидно,  придает
значение человеческому достоинству. Я почти  боюсь,  что  внутренно  она
возмущена!
   - Она знает, по крайней мере, почему. А  кардинал?  Он  допустил  все
это?
   Карета  свернула;  они  находились,  возле  церкви  Иисуса.  С  Корсо
двигались группы возвращающихся из театра.  Шумящие  шелком  женщины  за
столами перед ярко освещенными кафе приближали свои накрашенные  лица  к
усам щеголей. К смеху и жужжанью голосов на тротуарах, к звону  денег  и
хрусталя, к унылым зазываниям старух и  детей  с  газетами  и  восковыми
спичками присоединялись отдаленные звуки оркестра, как будто встречались
друг с другом ночные птицы.
   - Кардинал? - сказала Бла, - он был всегда бабой, как выражается  его
подруга. В их дуэтах мужскую  партию  исполняла  всегда  Кукуру.  Теперь
песня кончена, он избавился от насилий ее грубого голоса. Только страсть
к дорогому старому хламу была в  состоянии  дать  ему  силы  для  этого.
Теперь он наслаждается своей независимостью и  с  упрямством  слабых  не
дает старой подруге  даже  того,  что  должен  был  бы,  как  порядочный
человек, давать ей.
   - Значит, он обыкновенный эгоист?
   - Нет, не обыкновенный! Утонченный, при случае  способный  сделать  и
добро, исключительно из любопытства и не веря в добро.  Если  пощекотать
его женское любопытство, он, пожалуй, мог бы даже отнестись с участием к
борьбе народов за свободу!
   - Но любить свободу...
   - Никогда. Она останется ему так же безразлична, как и вопрос,  будут
ли через двадцать лет еще существовать князья церкви. С него достаточно,
что он сам - князь.
   - Этот старый человек неприятно  холоден.  Не  принадлежит  ли  он  к
чешским Бурнсгеймбам?
   - Он происходит из рода бряцающих саблями вояк с запахом конюшни,  от
которых он должен был прятаться со своей  хрупкостью  и  духовностью.  Я
представляю себе, что юношей он много лицемерил,  сделался  нелюдимым  и
болезненно себялюбивым. Священническое одеяние он надел  только  потому,
что в той среде для такого характера, как у него, это  был  единственный
способ быть признанным. Новый папа очень любит его,  они  помогают  друг
другу при сочинении латинских  од  на  тему  о  глухоте  или  эпистол  о
приготовлении салата из цикория. Вы заметили, герцогиня, как он  смотрит
на свои медали и геммы? С глубоко-тревожной любовью, не правда ли,  и  с
завистью?
   - С завистью?
   - Потому что они переживут его.
   После некоторого молчания Бла прибавила несколько тише:
   - В конце концов, из всех нас, собравшихся сегодня вечером, он, может
быть, все-таки единственный, которого можно назвать счастливым.
   - Вы забываете Винон Кукуру? - заметила герцогиня.
   - О, Винон: девушка, каких много, беззаботная и веселая. За столом, в
пансионе за шесть лир, где княжеская семья Кукуру для рекламы  живет  за
пять, она насмехается над немцами.
   - А Сан-Бакко?
   - Вполне счастлив  он,  вероятно,  бывает  только  при  парламентских
дуэлях, которых у него ежегодно происходит две или  три.  Его  словесное
воодушевление, которое вы знаете, служит ему только заменой рукопашного.
Правда, он любит высокие идеи и верит в них, потому что он христианин  и
рыцарь. Но они должны также давать ему право на действия, которым... как
бы сказать, недостает буржуазной солидности.
   - Он беден. Как собственно он живет?
   - Он живет свободой и патриотизмом. Так как он подарил свое состояние
стране, то он считает каждого земляка своим должником. Он уже целые годы
живет в отеле "Рим"; за обедом его всегда окружает целый рой  адвокатов,
журналистов, любопытных  и  людей,  которым  надо,  чтобы  старый  борец
засвидетельствовал  их  любовь  к  отечеству  или  их  радикализм.  Один
единственный раз хозяин осмелился  послать  ему  счет.  Сан-Бакко  велел
позвать его. "Это для меня? - спросил он, хмуря лоб. -  Как,  вы  хотите
получить деньги от меня... от меня? Разве я требую от вас денег  за  то,
что ежедневно множество людей только  ради  меня  съедает  ваш  скверный
обед?" И он вышел, красный от гнева, оставив пять лир лакею.
   Герцогиня сказала серьезно:
   - Его честь зависит для него от взглядов,  а  не  от  поступков.  Это