постарался  попасть  в  кружок  принца  Маффа  и  проигрывал  в  баккара
значительные суммы, не столько из хвастовства, сколько из  презрения  ко
всему, что происходило не в его душе. Лишившись  своего  ребенка,  он  в
значительной степени утратил моральную твердость отца семейства;  вскоре
его стали всюду встречать с дамами легкого поведения. Его  души  они  не
удовлетворяли, он часто тосковал по более благородному обществу.  И  вот
он пригласил княгиню Кукуру и ее дочерей за покрытый камчатной скатертью
стол красного ресторанного салона. За десертом у Винон в  голове  шумело
от шампанского. Умиленный Павиц заключил молодую девушку в свои объятия.
При этом зрелище Кукуру сообразила, какое благодатное употребление можно
при случае сделать из герцогской кассы. Но Лилиан  негодующе  вмешалась.
Она относилась свысока ко всему: к блюдам, к винам  и  к  хозяину.  Мать
напрасно старалась удалить ее. В конце  концов  она  разыграла  припадок
удушья и упала со стула. Лилиан спокойно оставила ее лежать;  трезвая  и
белая, она не покидала своего поста  между  разгоряченной  сестренкой  и
богатым господином.
   Иногда Павицом овладевали неясные сомнения, не находится ли его новый
образ жизни в несоответствии с размерами содержания,  которое  назначила
ему его госпожа. Но он уклонялся от неприятных открытий, и это было  ему
легко, так как его личные расходы уже давно  безнадежно  перепутались  с
общественными. Даже герцогиня как-то удивилась размеру его требований.
   - Вы бросаете наши семена и туда, куда  не  попадает  ни  солнце,  ни
дождь. Для чего?
   - У меня славянская душа, - объяснил он. - Я знаю, я не умею считать.
Я слишком мечтателен и уступчив.
   - Ах да, ведь вы романтик.
   - Касса должна быть в более твердых руках, - сказал он, убеждая  этим
себя самого в своем  бескорыстии.  Сейчас  же  вслед  затем  он  уступил
неясному желанию видеть ее в дружеских руках.
   - Если бы ваша светлость передали ее какой-нибудь практичной особе...
например, княгине Кукуру.
   - Да, она практична... Я лучше передам ее графине Бла.
   Пизелли присутствовал, когда Бла принимала  управление  деньгами.  Он
умелыми пальцами сосчитал ассигнации. Их  было  уже  немного.  Письма  и
оправдательные документы не согласовались. Пизелли, не глядя на  Павица,
который краснея смотрел в сторону, без околичностей объявил, что  все  в
порядке. В заключение  он,  еще  в  присутствии  герцогини,  свободно  и
рыцарски подошел к бывшему управителю делами.
   - Милый друг, если у вас еще есть требования к кассе... Вы знаете, мы
устроим по-дружески.
   Беспечные  манеры  крупного  финансиста  восхитительно  шли  Пизелли.
Герцогиня простила его грации пустоту кассы. Бла  прощать  было  нечего,
она чувствовала себя обязанной ему за то, что он был здесь.
   Вскоре  после  этого  Павиц  явился  со  спасительной  вестью.   Один
далматский беглец в Риме, сапожник, получил письмо от своего двоюродного
брата, торговца скотом,  которому  один  еврейский  ростовщик  в  Рагузе
сказал, что одолжит герцогине столько  денег,  сколько  ей  понадобится.
Даже проценты не были велики. Никто не отнесся к этому серьезно;  в  это
время получился чек на римский банк и был выплачен. Монсеньер Тамбурини,
в денежных делах крайне  любознательный,  собрал  сведения.  Однажды,  у
герцогини, он сказал:
   - Только барон Рущук может быть источником  этого.  Какой  выдающийся
человек!
   Павиц знал это давно, но молчал из ревности к финансисту.
   -  Этот  предатель!  -  тотчас  же  воскликнул  он.  -  Этот  двойной
предатель! Он отрекался от нас каждый раз, как наше счастье  колебалось.
Ваша светлость, помните, как он громко отрекся от вас тогда, когда...
   - Когда закололи крестьянина, - докончила герцогиня.
   Он задыхался.
   - Кто первый  покинул  нас  после  поражения?  Рущук!  Он  тотчас  же
бессовестно предложил свои услуги Кобургам. Я не понимаю, как можно жить
без совести: я христианин...
   Пизелли засвидетельствовал это.
   - Конечно, вы христианин.
   - Теперь его называют Мессией, спасителем погибавшей династии. Он  на
пути к тому, чтобы стать министром финансов!
   Все больное честолюбие трибуна взвизгнуло в этом слове.
   - И в этот самый момент он дерзает на вторую  измену!  Он  предлагает
нам деньги! Он предает нам тех, кому только что предал нас!
   - Мы платим ему проценты, - успокаивающе сказала Бла. - Это  извиняет
его.
   - Необыкновенно  выдающийся  человек!  -  повторил  Тамбурини.  Павиц
окончательно вышел из себя.
   - Вы находите его выдающимся, этого вероломного, продажного человека,
- вы, монсеньер, служитель истины?
   Тамбурини, спокойный и сильный, пожал плечами.
   - В политике нет истины, есть только удача.
   Павиц, неудачник, опустил голову. Он жаждал друзей, в которых бродило
бы то же подавленное желание мести по отношению к счастливцам, как в нем
самом. По  со  всех  сторон  он  встречал  холодные  взгляды.  Герцогиня
заявила:
   - Вы должны все-таки признать, доктор, что мой придворный  жид  умен.
Он устраивается так, чтобы Сыть министром во всяком случае. Если, против
ожидания,  с  Кобургами  дело  кончится  плохо,  тогда  он  будет   моим
министром. Да, я склонна думать, что доставлю ему это удовольствие.
   - Ваша светлость могли бы это сделать?
   - Он ежедневно доказывает мне свои таланты... Не говоря  уже  о  том,
что я нахожу его необыкновенно смешным.
   - Смешным! Да, да, смешным!
   Павиц громко расхохотался. Он сделал  усилие  над  собой  и  сел,  со
спокойствием, в котором еще чувствовалось что-то лихорадочное.
   - Вы относитесь к нему, как к комической личности. Вы не знаете,  как
далеко ушел он в этом направлении. Недавно он получил орден королевского
дома.
   - В чем же здесь комизм? - с удивлением спросил Тамбурини.
   - Подождите.
   Павиц возбужденно хихикнул.
   - В заслугах, вызвавших это отличие. Этим  орденом  он  обязан  своим
глупостям, которые виноваты в крушении нашей революции. Вы  все  помните
арендаторские  беспорядки.  Рущук  был  настолько  глуп,   что   вздумал