привилегия немногих.
   - Немногих... не буржуа, - сказала Бла.
   Окрестности форума спали в  безмолвном  мраке.  Века  отодвигали  эти
камни на целые миры от существования честного  народа,  пьющего  вино  и
играющего в морру, от  крадущихся  отверженцев  в  новых  строениях,  от
бледных кутил перед кафе. Порой по призрачным  ступеням  храма  у  самых
окон кареты всходила стройная колонна, одетая в лунные лучи.  У  темных,
недвижных стен Колизея, под Аркой Константина, копыта  и  колеса  будили
слабый отголосок, точно запоздалый остаток давно замершего  эхо.  Затем,
белая меж черных стен монастырей и кипарисов  дорога  стала  подниматься
вверх, на Монте Челио. Герцогиня глубже откинулась на сиденье.
   - А вы сами? Все, что я узнаю от вас, звучит открыто и доверчиво, как
разговор с самим собой. Но что мне думать о вас  самой?  Что  такое  вы,
графиня?
   - Я не графиня. Мой отец был француз, капитан  папских  зуавов.  Даже
после его смерти моя мать страдала от его  закоренелой  неверности.  Она
была  слаба  и  капризна,  и  я  переносила  ее  капризы  с  болезненной
готовностью. Едва она умерла, я вышла замуж за чахоточного  англичанина,
иначе мне недоставало бы страдания вокруг меня.
   - Вы так охотно страдаете?
   - Заботиться о  ком-нибудь  и  страдать  -  для  меня,  к  несчастью,
потребность, которой я стыжусь.
   - А вы сами, графиня, разве вам не хотелось бы,  чтобы  вас  взяли  в
объятия и утешили?
   - Если бы я стремилась к вознаграждению за свое сострадание, чего оно
стоило бы?
   - Вы правы. И так вы и жили?
   - Мой муж, бывший писателем, не мог больше много работать. Он  научил
меня этому ремеслу, и я под именем графини Бла писала сначала  письма  о
модах, потом фельетоны,  наконец,  даже  политические  статьи,  не  знаю
почему,  с  католической  окраской.  Не  всегда  сама   выбираешь   себе
направление. Кардинал охотно поощряет таланты, он дает мне каждую  среду
порцию мороженого или чашку чаю, и если бы я попросила, он даже, вопреки
приличиям, дал бы мне одновременно то и другое.
   Они приехали. Герцогиня, улыбаясь, сказала:
   - Мы говорим друг с другом так, как будто любим друг друга.
   - Вы стали мне милы с первых же минут сегодняшнего вечера, - ответила
Бла.
   - Чем же?
   - Тем, что вы засмеялись, герцогиня, тем, что после всего, что с вами
случилось, вы еще могли смеяться  над  лицемерными,  важными  жестами  и
минами буржуа.
   - Теперь объясните мне еще, что вы подразумеваете под "буржуа"?
   - Так я называю всех, кто безобразно чувствует  и  к  тому  же  лживо
выражает свои безобразные чувства.
   - Вы говорите, что любите меня, это доставляет мне истинную радость.
   - Надеюсь, что это никогда не доставит вам горя. Быть любимым мною  -
сомнительная привилегия. До сих пор ею пользовались  больная,  капризная
женщина и чахоточный англичанин.
   Уже  у  калитки  сада,  между  двумя  склонившимися  друг   к   другу
кипарисами, герцогиня повторила: - Мы будем часто видеться.


   Монсеньер Тамбурини навестил ее; он сказал:
   - Кардинал в восторге от пребывания здесь вашей светлости.
   - Я искренно благодарю его преосвященство.
   - Он рассказывает всем, кто к  нему  приходит,  о  чарующей  личности
герцогини Асси. Да, герцогиня, он в восхищении от вас и от вашего дела.
   - В восхищении?
   - Как могло быть иначе? Такая благородная женщина,  и  такое  великое
дело. Свобода целого народа! Кардинал относится к нему с  самым  горячим
участием. Он молится за вас.
   - Молится?
   - И я  тоже  молюсь,  -  прибавил  он,  стараясь  лишить  свой  голос
светского жира.
   Она молчала. "Он лжет более грубо, - думала она, -  чем  предписывает
вежливость. Зачем?"
   Он объяснился:
   - Как известно, церковь поощряет все виды деятельной любви, а сколько
прекрасных намерений служат здесь несчастному,  угнетенному  тиранией  и
бедностью народу. Вы, герцогиня, сами воплощение этой возвышенной любви.
Бескорыстные господни борцы, как маркиз Сан-Бакко, приносят огонь своего
мужества. И может  ли  отсутствовать  христианский  священник  там,  где
государственные люди, как  Павиц  и  финансисты,  как  Рущук,  проявляют
истинно-библейские качества? Ведь они мудры, аки змеи,  и  невинны,  аки
голуби.
   - В особенности Рущук, - сказала она, не меняя выражения лица.
   -  Рущук  -  человек  выдающийся!  Мы  уже  давно   следим   за   его
деятельностью. Перевес, который его ловкость дала ему над  капиталистами
юго-восточной Европы, интересует нас.
   - Так мой придворный жид такая важная личность?
   - Ваша светлость! Без него или против него в Далмации нельзя устроить
ничего. Подумайте, столько денег!
   Он повторил, надув щеки:
   - Столько денег!.. Кто хочет действовать среди людей и господствовать
над ними, тому нужны эти три вещи: мужество, ум  и  деньги.  Но  из  них
деньги - самая важная.
   - Монсеньер, теперь вы забываете любовь!
   "Сейчас он был искренен", - сказала она себе.  Но  он  впал  опять  в
сладкий   тон.   Он   погрузился   в   описание    душевных    прелестей
высокопоставленной дамы, которая в юношеском возрасте уже поворачивается
спиной к суетности мира.
   -  Не  стояли  ли  вы  на  вершине  блеска,  который   дают   знатное
происхождение, богатство, красота и грация? Но для вас,  герцогиня,  все
это было ничто. Уже  в  юношеском  возрасте  вы  отреклись  от  всего  и
сделались матерью, утешительницей и защитницей вдов, покинутых  сирот  и
угнетенных, нуждающихся и беспомощных... Кормилицей и поилицей  голодных
и алчущих, сестрой изнывающих...
   Он называл все проявления человеческого горя, какие только  приходили