- Мы.
   - А!
   Она поворачивалась к нему.
   - В таком случае вы сделали нечто совершенно лишнее. А вы  тоже  были
при этом, monsieur Анри?
   - Шестьдесят восемь лет тому назад. Я был тогда крепким малым.
   - Этому я не верю.
   - Вы и не должны верить. Из всего, что вам говорят, вы должны  верить
самое большее половине, да и то не совсем.
   Эти учения дополняли представление Виоланты о мировом порядке.
   Все знания, едва усвоенные ею, уже опять ставились под сомнение.  Она
находила совершенно естественным не верить никаким  фактам,  она  верила
только грезам. Когда в голубые дни она переправлялась в свой сад, солнце
ехало с нею, точно  золотой  всадник.  Он  сидел  на  дельфине,  который
переносил его с волны на волну. И он причаливал  вместе  с  ней,  и  она
играла  со  своим  другом.  Они  ловили  друг  друга.  Он  взбирался  на
шелковичное дерево или на сосну; его шаги оставляли всюду желтые  следы.
Потом он становился пастухом, его звали Дафнис. Она была Хлоя. Она плела
венок из фиалок и венчала его им.  Он  был  наг.  Он  играл  на  флейте,
соревнуя с пиниями, шелестевшими на ветре. Флейта  пела  слаще  соловья.
Они вместе купались в ручье, бежавшем по лугу, между коврами нарциссов и
маргариток. Они целовали цветы, как это делали пчелы, жужжавшие в теплой
траве. Они смотрели, как прыгали ягнята на холме, и  прыгали  точно  так
же. Оба были опьянены весной, - Виоланта и ее светлый товарищ.
   Наконец, он прощался. Следы его ног лежали на дорожках,  как  летучее
золото; оно сейчас же расплывалось. Она  кричала:  -  До  завтра!  -  За
павильоном Пьерлуиджи звенел смех: - До завтра!..  И  он  исчезал.  Она,
усталая и притихшая, ложилась в дрок на склоне холма и смотрела на  свое
озеро. Стрекоза с широкой, покрытой волосками спинкой, вся  голубоватая,
недвижно стояла перед ней в воздухе. Желтые цветы клонили  головки.  Она
оборачивалась, на  камне  сидела  ящерица  и  смотрела  на  нее  острыми
глазками. Девочка опускала голову на руки, и они долго дружески смотрели
друг на друга - последняя, хрупкая дочь  сказочных  королей-богатырей  и
слабая маленькая родственница допотопных чудовищ.

II

   Однажды летом - ей  шел  шестнадцатый  год  -  она,  еще  полусонная,
подбежала к окну павильона Пьерлуиджи. Во сне она слышала отвратительный
визг, как будто кричала большая, безобразная птица. Но  ужасный  шум  не
прекращался и наяву.  В  озере,  в  ее  бедном  озере,  лежала  огромная
женщина. Ее груди  плавали  по  воде,  как  чудовищные  горы  жира,  она
подымала  в  воздух  ноги,  похожие  на  колонны,  тяжеловесными  руками
взбивала пену, и все  это  сопровождала  криком  из  широко  раскрытого,
черного, обращенного кверху рта. У берега  носился  сломанный  тростник;
зеленые  дворцы,  в  которых  жили  рыбки,  были  разрушены;  их  жители
испуганно шныряли  взад  и  вперед,  стрекозы  улетели.  Женщина  внесла
опустошение и страх до самой помутневшей глубины.
   Виоланта со слезами в голосе крикнула:
   - Кто вам позволил пачкать мое озеро! Какая вы противная!
   На берегу кто-то рассмеялся. Она заметила отца.
   - Продолжай, продолжай, - сказал он, - она не понимает по-французски.
   - Какая вы противная!
   - По-итальянски и по-немецки мама тоже не понимает.
   - Это, наверное, какая-нибудь дикарка.
   - Будь умницей и поздоровайся с отцом.
   Молодая девушка повиновалась.
   - Маме захотелось выкупаться, - объяснил граф,  -  она  необыкновенно
чистоплотна, она голландка. Я теперь из Голландии, милочка,  и  если  ты
будешь слушаться своего отца, он возьмет тебя когда-нибудь туда.
   Она с негодованием воспротивилась:
   - В страну, где есть такие... такие... дамы? Никогда!
   - Раз-на-всегда?
   Он дружески взял ее за руку. Голландка вышла на  берег;  она  кое-как
оделась и подошла пыхтя, с волнующейся грудью и нежным выражением лица.
   - О, милое дитя! - воскликнула она. - Можно мне поцеловать ее?
   Виоланта догадалась, что она хотела сделать. От внезапного отвращения
у  нее  захватило  дыхание;  она  вырвалась  и  в  чисто-детском  страхе
бросилась бежать.
   - Что с малюткой? - испуганно спросила иностранка. - Ей стыдно?
   Виоланте не было стыдно. Появление рядом с  ее  отцом  голой  женщины
нисколько не оскорбляло ее достоинства. Но неуклюжая  безобразная  масса
этого женского тела пробудила в ней девичью  гордость,  для  преодоления
которой были бы напрасны усилия целой жизни.
   - Как она смеет показываться мне! - стонала она,  запершись  в  своей
комнате. Она оставила ее только после  отъезда  графа  Асси;  озера  она
избегала: оно было осквернено и потеряно для нее. Она пыталась  мысленно
следовать за полетом бабочки по тихой поверхности и  представлять  себе,
как погружалась в зеркальную глубину синева неба, - в  это  мгновение  в
нее шлепалось что-то грубое,  красновато-белое:  изрезано  было  голубое
зеркало, и прочь улетал мотылек.


   Она тосковала в тиши и оставалась стойкой в течение  полугода.  Затем
она успокоилась, милые места ее детской жизни тревожили ее еще только во
сне. Однажды ночью у  ее  постели  очутился  Пьерлуиджи  Асси  со  своей
возлюбленной. Дама сделала плутовскую гримаску, черная мушка упорхнула в
белую ямочку. Он с грациозным поклоном приглашал Виоланту пойти с  ними.
Она проснулась: рядом с белым лунным светом  ложились  голубые  тени,  в
соседней комнате постель гувернантки была пуста. Она с  улыбкой  заснула
опять.
   На следующий день в ее комнату вошел мужчина.
   - Папа?
   Она была  почти  испугана,  она  ждала  его  только  через  несколько
месяцев.
   - Это не папа, милая Виоланта, это ваш дядя.
   - А папа?
   - С папою, к сожалению, случилось несчастье, - о, пустяки.
   Она смотрела на него с ожиданием, без страха.