- Вы намерены пересмотреть Франкфуртский мир ?  -  спросил
Терра, подымая брови.
   Статс-секретарь опешил, на лбу  появилась  складка.  Затем  он  решил
принять этот выпад благодушно.
   - Понимаю, мы рассуждаем абстрактно. Но Эльзас-Лотарингия остается  у
Германии.
   - А Франция остается нашим врагом.
   Статс-секретарь пожал плечами, замялся, потом прищелкнул пальцами.
   - К тому же мы расторгли тайный договор,  обеспечивавший  нам  помощь
России. Это случилось после Бисмарка, но он узнал об этом и рассказывает
направо и налево. Скоро и вы будете читать об этом повсюду. -  Слушатель
взволнованно перегнулся вперед, рассказчик же, наоборот, мирно откинулся
на подушки. - Англии удалось убедить нас расторгнуть договор с  Россией.
Теперь она видит результаты: мы приступили к постройке флота.
   - Приступили? - бережно, как у сумасшедшего, спросил Терра.
   - Это дело жизни императора, - заявил Ланна.
   - И Кнака, - добавил Терра.
   - Мы изворачиваемся как умеем, - вновь заговорил Ланна с возрастающим
благодушием. - Это держит нас в форме. Нынче  с  одним  против  другого,
завтра против них обоих, послезавтра с ними двумя против  третьего.  Все
идет как по маслу, прирожденный политик для этого и создан.
   Терра понял: "Все идет как по маслу, потому что так хочет моя натура,
мой беспечный характер, моя счастливая звезда, а также стоящая  за  мной
нация, которая не знает сомнений и желает обогащаться". Он  изучал  этот
феномен, кривя рот и в то же время любуясь им.
   Ланна внезапно свернул на общие места.
   - Мы можем спокойно глядеть  в  будущее,  ибо  немцы  обладают  тремя
свойствами,  которые  в  такой  степени  не  присущи  ни  одной   нации:
работоспособностью,  дисциплиной  и  методичностью.  При  их  помощи  мы
справимся с любыми осложнениями.
   Напряженная  пауза.  У  Терра  чуть  не  вырвалось  замечание  насчет
опасностей политики, возлагающей все тяготы на народ...  Ланна  опередил
его:
   - Сделаем выводы! - И всецело  во  власти  своих  мыслей:  -  Я  буду
говорить, а вы записывайте.
   Терра повиновался; бумага лежала  на  письменном  столике,  где  были
зажжены две свечи; он не успел  взять  перо,  как  Ланна  заговорил.  Он
повторил свой отказ от государственного переворота  и  вновь  подчеркнул
демократические  тенденции  императора,  причем  отдал  должное   нации,
политически  созревшей  буржуазии,  которая  учится  на  ошибках  других
народов. Правда,  парламентаризм  имеет  свои  бесспорные  преимущества,
только у нас нет для него естественных  предпосылок.  Германский  народ,
иной  по  духу  и  по  развитию,  чем  другие  народы,   таит   в   себе
иррациональные черты, которые делают его не поддающимся учету фактором в
системе мира.
   Подхлестываемый вдохновением  Ланна  вскочил,  пересел  в  другое,  в
третье кресло, говоря  без  передышки  целых  двадцать  минут.  У  Терра
затекла рука. Когда  хвалы  германскому  народу  затянулись,  он  решил:
"Значит,  это  все-таки  должна  быть  газетная  статья".  Но  в   итоге
получилось что-то вроде памятки для самого  государственного  мужа:  как
Бисмарк, охватывать взглядом мир и историю и, как он, проникать взглядом
в душу германского народа.
   - То и другое, - звучно произнес Терра, - в большой мере  свойственно
вашему сиятельству. - И с тем собрался сложить признания статс-секретаря
к подножию Гете; но Ланна встал, чтобы взглянуть на свое творение. Вид у
него был истомленный, но блаженный, как у роженицы.  Он  собственноручно
достал из шкафа большой альбом и вложил записку рядом  с  ей  подобными.
При этом он показал гостю все содержимое альбома: наклеенные вырезки  из
газет, касающиеся Ланна, начиная с его биографии и назначения  и  кончая
отзывами о его последней речи в рейхстаге, и  тут  же  его  портреты  из
иллюстрированных  приложений  за  последние  три  месяца,  где  он   был
изображен   то   бодряще-веселым,   то   исполненным   сознания   тяжкой
ответственности,  смотря  по  тому,  какой  из  стремительно  меняющихся
моментов переживала Германия.
   Статс-секретарь нерешительно взвешивал в руке  свои  произведения  и,
наконец, спросил на редкость робко:
   - Как вам кажется, у меня был бы талант? - И так как Терра  не  сразу
понял: - В бытность мою молодым  атташе,  когда  я  недостаточно  быстро
продвигался по службе, я серьезно лелеял мысль стать журналистом.
   - Что вы! А германский народ? - запротестовал Терра.  -  Даже  трудно
вообразить, как бы все тогда сложилось.
   Он сам испугался своих слов, но Ланна понял их должным образом.
   - Возможно, что для других так лучше. Но для меня? К  настоящей  цели
я, быть может, стремился именно тогда. - Задумчивый  взгляд;  но  грусть
была развеяна принесенным чаем.
   Терра послушно сел к столу; весь во власти своих мыслей, он не слышал
похвалы пирожным, которые предлагал ему  Ланна.  Его  тяготило  сознание
невыполненного долга. "Сказать надо, пусть это будет впустую или даже во
вред. - Настольные часы показывали десять минут  одиннадцатого.  -  Надо
сказать". Голос его зазвучал глухо.
   -  Ваше  сиятельство,   разрешите   мне   замечание,   продиктованное
глубочайшим смирением. - Он выждал, пока Ланна проглотил кусок пирожного
и дал согласие. Терра настойчиво задержал его взгляд. - В близких к  вам
кругах меня заверяли, что мы  на  пути  к  войне.  -  И  так  как  Ланна
возмущенно отшатнулся: - Вы тут ни при чем, граф Ланна! Ваша  гуманность
пустила  корни  даже  в   область   подсознательного,   ваше   призвание
просвещенного государственного деятеля сквозит во всем вашем облике.
   - Вы преувеличиваете, - польщенно пробормотал Ланна.  -  И  потом,  я
ведь не один.
   - Именно это  и  заставляет  меня  высказаться.  Другие  вопреки  вам
упорствуют  в  поступках  и  взглядах,   которые   создают   почву   для
жесточайшего конфликта, независимо от того, есть ли  у  них  агрессивный
умысел, или нет. Окажите им сопротивление, граф Ланна!
   Тут министр, смакуя собственные слова, стал излагать  то,  что  давно
явствовало из его программы:
   - Народам присущи  страсти,  и  лица  официальные  просто  обязаны  в
некоторых случаях проникаться теми чувствами, которые им далеки.
   Его взгляд  ждал  одобрения.  Неуклюжие  пальцы  Терра  сплетались  и
разжимались,  но  лицо  светилось  самоотверженной  решимостью,  министр
заметил это.