какое-то занятие в углу; за стеной смеялась княгиня. Один из  них  двоих
будет сейчас выброшен за пределы  элементарных  человеческих  отношений,
где отверженного поглотит пустота. Мангольф ждал, но  тот  все  не  шел.
Вместо него появился Толлебен.
   Толлебен,  никому  не  сказавшись,  вернулся  в  Берлин.   Он   хотел
исподтишка разузнать, как принята его эскапада, что его ждет.
   -  Самый  любезный  прием,  -  заверил  Мангольф.  -   Вы   произвели
впечатление.
   - Даже мне вы теперь импонируете, - сказала хозяйка дома.
   Но Толлебен был по-прежнему мрачен.
   - Пусть только ваш приятель Терра попадется мне...
   Мангольф промолчал.
   - Вам не за что на него сердиться, - возразила женщина с той стороны.
- Он составил вам  рекламу.  Другое  дело  его  сестра.  И  такая  тварь
претендует  на  ангажемент  в  солидных   театрах?   -   спросила   она,
бесцеремонно разглядывая обоих соперников,  одного  обманутого,  другого
одураченного. Вдруг оба разом,  как  по  команде,  расхохотались.  Эрвин
отложил папиросу и сказал:
   - Смею надеяться, княгиня, вы говорите не о фрейлейн Терра?
   Она легонько ударила его по щеке.
   - Лучше не  надейтесь!  -  После  чего  он  сложил  свой  альбом  для
рисования и удалился. Мангольфу пришлось последовать  за  ним.  Толлебен
остался и заявил, что все это было величайшей незадачей.
   - Если бы в тот раз,  на  репетиции,  мне  посчастливилось  встретить
другую, более прекрасную даму... - Он  говорил  это  со  строго  деловым
видом. Она сразу поняла его.
   - Мы можем наверстать упущенное, - сказала она  звонко  и  уселась  с
ногами на диван. - Вернее, возобновить былое.  Но  на  этот  раз  вполне
открыто. Я тоже нуждаюсь в рекламе.
   - Так я и предполагаю, - подтвердил Толлебен.
   -  Вы  сбежали  от  жены  со  мной,  -  понимаете?   Вы   отправились
путешествовать ни с кем иным, как со мной. А я не из тех женщин, которые
подговаривают апашей  отнять  у  их  кавалера  чековую  книжку  и  потом
покидают его на чужбине. Это не мой метод. Впредь  вас  будут  встречать
только со мной, - значит, вы и не думали попасть  в  западню,  это  была
клевета, и никто не посмеет настаивать на ней.  Мы  сегодня  же  вечером
должны показаться вместе.
   - Вполне с вами согласен, - подтвердил Толлебен.
   - Разве обязательно быть при этом ледяной глыбой?
   - Я пришел по делу. А вам реклама обеспечена.
   - Одной рекламы мне мало, - сказала она томно, и обнаженная  рука  ее
скользнула к нему по подушкам. - Дела никогда всецело не занимали меня.
   - Но вы ни одного из них не упускали.
   - Вы не можете простить мне высочайшую оперу? Но разве я ответственна
за  извращенные  фантазии  кандидата  в  самоубийцы?  Высочайшая   опера
скомпрометировала множество людей, только вас я уберегла.
   - Это я знаю, Лили. - Наконец-то он расчувствовался. Она уже откинула
голову на подушку и подставила ему лицо.  Он  потянулся  к  ней,  и  его
челюсти, мешки под глазами,  его  лысина  очутились  над  ее  ртом.  Она
прищурилась и ждала, как вдруг он произнес обычным пискливым голосом:
   - Вам, Лили, я могу сознаться,  что  моя  потребность  в  женщинах  с
избытком удовлетворена двойным свадебным путешествием. Сыт по  горло!  -
добавил Толлебен с прямотой истого государственного мужа.
   Княгиня проворно вскочила и оттолкнула его.
   - Хоть с долгами-то вы разделались? Улизнув, вы, понятно,  прихватили
приданое!
   Общая уверенность в этом  оказала  благоприятное  влияние  на  судьбу
Толлебена. Во всяком случае, ясно было, что при бракоразводном  процессе
он выговорит себе  огромную  компенсацию.  Все,  кого  он  ни  встречал,
поздравляли его. Неудача эскапады Толлебена с актрисой вскоре ни  в  ком
уже не вызывала веры; их встречали  вместе,  и  притом  в  самом  добром
согласии. Толлебен мог по праву считать себя превосходным дипломатом. От
всего происшедшего за  ним  осталась  только  слава  человека,  который,
недолго  думая,  бросил  богатейшую  девушку  буржуазного   круга,   как
соблазненную горняшку. Чисто юнкерская проделка! "В поезде,  душечка,  у
них было отдельное купе, и занавески весь день  были  спущены.  Как  она
может что-либо отрицать? А на границе только его и видели..." Придворная
и аграрная знать, офицерство и  высшее  чиновничество  чувствовали  себя
отомщенными за дерзкое наступление буржуазного капитала. Толлебен, герой
сезона, любимец  матерей,  робкая  надежда  дочек,  был  нарасхват.  Его
сходство  с  великим  канцлером  внезапно  бросилось   в   глаза;   люди
посвященные не сомневались, что его  ждет  блистательная  карьера.  Даже
Ланна не остался глух к  общему  мнению:  он  дал  понять,  что  считает
толлебенскую проделку в сущности маневром талантливого дипломата.
   Однако он бдительно следил  за  своей  дочерью,  чересчур  увлекшейся
модой на Толлебена. Многоопытный отец говорил:
   - Неужели моя умная дочка верит, что обыкновенный осел, вроде  нашего
друга, способен как ни в чем не бывало прослыть львом? В конце концов он
бесповоротно свернет себе шею.
   - Кто знает? При его сходстве! - возражала дочь, сияя умными глазами.
- А кто же, кроме него, может быть принят в расчет?
   В качестве кого?  Супруга  графини  Ланна?  Или  преемника  Ланна  по
министерству иностранных дел, когда сам он возвысится до  рейхсканцлера?
Отцу стало не по себе; ему показалось, будто собственное  дитя  посылает
ему вдогонку преследователя. И все же он обнял свою дочурку и  поцеловал
ее, улыбаясь сквозь непритворные слезы.
   - Мы еще долго будем вместе, ненаглядная моя! - Ее взгляд  как  будто
говорил, что этот срок следует по возможности сократить. Отец  поцеловал
ее еще нежнее. - Ты у меня одна. Только самый высокий  союз  может  быть
достоин тебя.
   Вслед  за  тем  он  предложил  в  качестве  претендента  герцога  фон
Драхенфельс. Вполне современный тип. Алиса отнеслась К нему с интересом.
Сколок с настоящего парижанина, эстет конца века, воплощенное  изящество
в черном галстуке, воплощенная  неврастения.  Честолюбие?  Бессмысленное
соединение двух вульгарных понятий! Вельможа в высшем смысле слова может
еще, пожалуй, снизойти до роли посла, явить какой-нибудь из  европейских
столиц образец изысканнейшего аристократизма. Но больше ничего.
   Графиня Ланна долго оставляла его в неизвестности, может  ли  он  для
нее стать чем-то больше. Она флиртовала с герцогом, предоставляя  другим
ухаживать за Толлебеном, но сама была настороже.