- Разрешите мне присесть.
   - Как хотите, - сказала она без разочарования, без злобы.
   - Снова былые чары, Лили, но, не сердитесь, на что вам это? - часто и
глубоко дыша, спросил он издалека.
   Положив голову на руку, она взглянула  на  него.  Взгляд  снова  стал
трезвым, лицо сверкало в благодетельном полумраке.
   - Забыть с тобой, что меня должны описать, - проронила она  звучно  и
однотонно, как всегда. Только он, он не поверил ей. - Мы ведь  товарищи,
- продолжала она вкрадчиво. - Ты плюешь на  все,  я  -  тоже.  Нам  надо
держаться друг друга, тогда мы завоюем его, - жестом охватывая мир.
   Любовь и корысть, союз, чреватый темными последствиями, а там, по  ту
сторону  традиций  и  закона,  -  чувственный   восторг,   удесятеренный
ежечасной опасностью для свободы и жизни. Вот какое предложение она  ему
делала. Лет пять назад это было пределом его желаний; стоило только руку
протянуть  -  и  сразу  полное  обладание.  Прекрасная  хищница  -   его
собственность, его плоть и кровь, а  жизнь  -  их  добыча.  Теперь  было
иначе; он в страхе  чувствовал:  "Либо  я  сдал,  либо  она  опустилась.
Вероятно, то и другое. Я уже старый осел: это называется стать мужчиной.
У нее же, что еще хуже, приступ старости, - понятно, только приступ;  но
ведь  она  чуть  не  клянчит".  Какая-то  часть  его  существа  отмечала
разрушения в ней. Это случилось впервые, ему стало жутко.
   - Над вами, княгиня, просто сыграло шутку ваше прекрасное тело, - тем
громче  и  внушительнее  заговорил  он.  -  Я  из  тех,   кто   способен
воспользоваться вашей минутной слабостью. Пусть бы я  был  инкрустирован
слоновой костью, все равно я весь ваш. - Затем, отодвигаясь еще  дальше:
- Но если вы на самом деле усомнились, усомнились в  своем  божественном
назначении на лету потрошить живых мужчин, - тогда избави меня  боже  по
преступному недомыслию способствовать вашей погибели. Поверьте, мы  были
на правильном пути,  когда  в  свое  время  вы  попросту  бросили  меня,
незрелого юнца.
   - Ах, так! Вот о чем вы вспомнили! Но я как раз готова на  все,  чего
вы тогда хотели. Более того: я готова выйти за тебя замуж, - сказала она
звонко и, видя, как он, открыв рот, водит по губам языком,  потребовала:
- Поговори со мной хоть когда-нибудь по-человечески.
   Он долго смотрел на нее. Хищница хочет омещаниться!
   - Все это у тебя оттого, что ты перестала носить корсет. Сняв корсет,
женщина твоего типа теряет стройность как тела, так и мышления.
   - Помнишь, как ты восхищался моими ногами, - они все те же. -  И  она
распахнулась. - Но есть и другие доводы.
   - У нас кое-какие денежные расчеты.
   - У нас также ребенок. - И, увидев, что задела чувствительную струну:
- Теперь у тебя есть профессия и ты обязан его  содержать.  А  кто  тебе
может быть полезнее меня, при  моих  богатых  знакомствах?  Мои  товарки
затевают тяжбы еще чаще, чем их покровители, и  платят,  сколько  с  них
сдерут... Ну, как же?
   - Это надо серьезно обдумать. -  И  он  поднялся.  -  Случай  солидно
устроиться встречается не каждый день. Ты верным чутьем угадала  момент,
когда этим можно соблазнить меня.
   - Ну и отлично. - Она проводила его до передней и  там,  указывая  на
свой отяжелевший стан, заметила с горечью, но тем не менее  со  странной
уверенностью: - Будь покоен, такой я не останусь.


   И он возвратился к своей практике. Он вникал за убогую плату,  но  во
имя высшей пользы, в  повседневную  борьбу  людей  между  собой.  Борьбу
родителей против детей, ставших  для  них  угрозой,  и  молодежи  против
отслуживших стариков. Самоистязание обездоленных матерей, которые мучают
своих младенцев, и самоистязание стареющих мужчин, которые  предпочитают
утопить в вине остаток сил; нищенские счеты, из-за  которых  распадаются
целые семьи; жестокость родных, всем скопом обрушивающихся на одного  из
своих, иначе мыслящего, иначе живущего; потасовки  между  товарищами  по
несчастью - из-за  грошей;  жалкие,  нелепые  детоубийства  соблазненных
служанок и неумолимость ростовщиков, холодная и методичная, как закон, и
безжалостное отношение слабых друг к другу; ему приходилось изучать  все
разновидности безумия, всю человеческую куплю-продажу, весь полный  курс
социальной зоологии.
   У него у самого дни проходили  в  кропотливой  безвестной  борьбе,  а
среди них выпадали отдельные значительные дни, когда  торжествовала  его
логика: непреложная  логика,  вынуждающая  у  судьи  желанный  приговор.
Сознание, что ты серьезный человек, способный  чего-то  добиться,  может
дать удовлетворение хотя бы на полдня. Но выпадали и дни отчаяния,  Чего
уж тут добьешься, как одолеть твердыни нужды и нищеты? Зачем это? Почему
вы существуете? Лихорадочная злоба, крушение всех надежд и всякой  веры.
Но и это надо стерпеть, надо бороться  за  вас.  И  вот,  в  итоге  одно
унижение. Ты не  властен  поднять  общий  уровень:  делай  же  хоть  для
немногих что можешь.
   "К чему обязывает меня долг перед самыми близкими? Перед другом  моим
Мангольфом долг обязывыет меня к почтительнейшему признанию его успехов,
ибо пренебрежение с моей стороны могло бы толкнуть его на  самоубийство.
Сестре Лее я обязан приискать ангажемент в Берлине,  что  теперь,  слава
богу, ей обеспечено. Разве можно сделать больше, чем дать  людям  случай
проявить их способности? Но каков мой долг перед моим старейшим  другом?
Перед моей советчицей и покровительницей, матерью моего ребенка и верной
спутницей моей жизни? Я должен жениться  на  ней.  В  этом  моя  горькая
обязанность и потому, хоть а без гарантий, мое благо".
   Она уехала к родным в какой-то городишко, где ей, вероятно,  пришлось
выкапывать из глубин прошлого забытые буржуазные понятия. Оторванная  от
привычной жизни, она, несомненно, ждала от него решительного шага. А тем
временем даже издалека заботилась о нем.  В  его  контору  явился  некий
изобретатель, смазливый молодой человек, которому был обеспечен успех  в
том или ином виде. Однако он честно трудился, пока в дело  не  вмешалась
одна  из  приятельниц  княгини  Лили.  Мигом  испарились  его   заветные
сбережения, за сбережениями  последовали  перспективы;  как  то,  так  и
другое прибрал к рукам ростовщик Каппус. Заинтересованность  крупнейшего
ростовщика, у которого был  договор  с  молодым  изобретателем,  служила
порукой того, что  изобретение  действительно  ценное.  Но  договор  был
такого  сорта,  что,  по  всем  данным,  у  молодого  человека  от   его
изобретения  останется  одно  воспоминание.  Терра  должен   был   найти
погрешность в договоре, какое-нибудь слабое место, лазейку. "А тогда  уж