- У вас губа не дура! - рычал он. - На даровщинку греться! Вон!
   Медленно, молча, без слова протеста, женщины поднимались и  проходили
мимо незнакомой дамы, с тупым любопытством оглядываясь на нее и  тяжело,
точно стадо, топая ногами, обутыми в  мужские  ботинки.  Они  уносили  с
собой удушливые запахи, среди которых жили. Дидерих в  упор  разглядывал
каждую, пока не вышла последняя.
   - Фишер! - крикнул он вдруг. - Что там у этой толстухи под платком?
   Механик, по обыкновению двусмысленно ухмыляясь, ответил:
   - У нее скоро ребеночек будет.
   Дидерих с досадой повернулся к нему спиной.
   - А я-то думал, что накрыл воровку, - поучал  он  Густу.  -  Все  они
крадут лоскутья. Да-да. Шьют из них детские платьица. - И так как  Густа
сморщила носик, он добавил: - Да ведь это роскошь для детей пролетариев!
   Кончиками  пальцев,  обтянутых  перчаткой,  Густа  подняла   с   полу
лоскуток. Дидерих внезапно схватил ее за кисть и жадно припал к просвету
на застежке перчатки. Густа испуганно оглянулась.
   - Ах так, все уже ушли. - Она самодовольно  рассмеялась.  -  Я  сразу
смекнула, какие такие срочные дела у вас на фабрике.
   Дидерих состроил вызывающую мину.
   - Ну, а вы? Что вас привело к нам сегодня? Убедились, что я не так уж
плох? Конечно, ваш Вольфганг... Не каждый сумеет опозориться так, как он
на процессе.
   Густа возмутилась:
   - Помалкивали бы. Вам никогда не дотянуться  до  такого  благородного
человека, как Вольфганг.
   Но глаза  ее  говорили  другое.  От  Дидериха  это  не  укрылось;  он
возбужденно засмеялся.
   - С вами он не торопится! Знаете, что вы для него? Горшок с  колбасой
и капустой, он предлагает мне помешивать его!
   - Лжете, - с убийственным презрением бросила  Густа;  но  Дидерих  не
оробел.
   - С него мало, видите ли, колбасы и капусты, что в горшке...  Сначала
он думал, что вам достался миллион. Ну,  а  пятьдесят  тысяч  марок  для
такого аристократа не приманка.
   Густа вскипела. Дидерих даже попятился - так она разбушевалась.
   - Пятьдесят тысяч? Да  вы  что,  спятили?  Этого  еще  не  хватало  -
выслушивать такие бредни! Когда в банке у меня в надежных бумагах триста
пятьдесят тысяч! Пятьдесят  тысяч!  Да  вы  знаете,  что  я  могу  упечь
всякого, кто распускает обо мне такие возмутительные слухи!
   В глазах у нее стояли слезы. Дидерих бормотал извинения.
   - Ах, оставьте! - Она  вынула  носовой  платок.  -  Вольфганг  хорошо
знает,  что  получит  за  мной.  Но  вы-то,  вы!  Поверили  бессовестным
россказням и совсем обнаглели! - вскрикнула она. Ее пухлые розовые  щеки
дрожали от гнева, вздернутый носик побелел.
   Дидерих овладел собой.
   - Из этого вы можете  только  заключить,  что  вы  мне  и  без  денег
нравитесь, - нашел он довод в свое оправдание.
   Густа закусила губу.
   - Кто  вас  разберет?  -  сказала  она,  бросая  на  него  исподлобья
капризный и неуверенный взгляд. - Для таких, как вы, и  пятьдесят  тысяч
деньги.
   Он решил, что разумнее промолчать. Она достала из своей  позолоченной
сумочки пушок и пудру.
   - До чего же я разволновалась. А все из-за вас. -  Но  ее  уже  снова
разбирал смех.  -  Ну,  а  чем  еще  замечательна  ваша  так  называемая
фабрика?
   Он важно кивнул.
   - Известно ли вам, на чем вы сидите?
   - На мешке с тряпьем!
   - Да, но на каком! В  этом  самом  углу,  вот  за  этими  мешками,  я
застукал  однажды  рабочего  и  работницу  в  ту  минуту,  когда  они...
догадываетесь? Конечно, оба тут же вылетели вон, а вечером, да-да, в тот
самый вечер... - в глазах его появилось выражение мистического ужаса,  -
парня застрелили, а девка сошла с ума.
   - Это был... Ах,  боже  мой,  это  был  тот  рабочий,  который  задел
часового?.. И за мешками...
   Взгляд ее скользил по мешкам, точно искал на них следы крови. Густа в
страхе придвинулась к Дидериху. Оба вздрогнули и посмотрели в глаза один
другому: из них глядел один и тот же бездонный омут - не то  похоть,  не
то безумие. Они со свистом дышали друг другу в лицо.  Густа  на  секунду
закрыла глаза - и оба рухнули на мешки,  скатились  с  них,  сплелись  в
тесном объятии и в темноте за мешками трепыхались,  сопели,  фыркали,  -
словно шли ко дну.
   Густа первая выбралась в полосу света. Дидерих хотел удержать  ее  за
ногу, но она лягнула его в  лицо  и  с  шумом  выскочила  из-за  мешков.
Дидерих благополучно вылез вслед за нею; пыхтя, стояли они лицом к лицу.
Грудь Густы и живот Дидериха бурно колыхались. Первая обрела  дар  слова
Густа.
   - Для  таких  забав  поищите  себе  другую!  И  как  только  я  могла
допустить! - И, свирепея: - Я же вам сказала:  не  пятьдесят,  а  триста
пятьдесят тысяч!
   Дидерих двинул рукой, как бы в знак раскаяния. Густа вскрикнула:
   - Ох, и на кого я похожа! Вы думаете, я в таком виде пойду по городу?
- Он опять испуганно посмотрел на нее и растерянно улыбнулся. -  Неужели
у вас нет щетки? - Он послушно отправился за щеткой. - Только  смотрите,
чтоб ваши сестры не проведали. А то завтра весь город будет судачить обо
мне.
   За щеткой идти пришлось в контору. Когда он вернулся, Густа сидела на
мешке, уткнувшись лицом в ладони, и  сквозь  ее  милые  пухлые  пальчики
капали слезы. Дидерих остановился, послушал ее всхлипыванья и неожиданно
заплакал сам. Он заботливо чистил щеткой ее платье и тихо  приговаривал:
"Но ведь ничего особенного не случилось!" Она встала.
   - Еще чего не хватало! - произнесла она, иронически оглядев его с ног
до головы.
   Дидерих расхрабрился.
   - Вашему уважаемому жениху незачем знать об этом, - сказал он.
   - А пусть себе знает! - вырвалось у Густы, но она  тут  же  прикусила
губу.
   Озадаченный Дидерих продолжал орудовать щеткой; пока он  чистил  свой
костюм, она одергивала на себе платье.