лицо тяжкие оскорбления. Без обиняков заявил, что ко всей  этой  истории
не имеет ни малейшего отношения, он пришел в погребок позднее.
   -  Могу  только  сказать,  что  в  поведении  доктора  Геслинга  есть
неприятный душок. Душок клеветы.
   Но с некоторого времени в зале чувствовался и другой душок. Никто  не
знал, откуда он исходит, на скамьях для публики сосед подозревал  соседа
и, прикрыв платочком рот, незаметно отодвигался  от  него.  Председатель
водил носом во все стороны,  а  старик  Кюлеман,  давно  уже  опустивший
подбородок на грудь, беспокойно мотал годовой во сне.
   На замечание Шпрециуса, что все, кто в тот вечер  рассказывал  майору
об этом эпизоде, благонамеренные националисты, майор сказал только, что,
так или иначе, с доктором Геслингом он вовсе не знаком. Но тут  выступил
вперед Ядассон; уши его пылали, он спросил отточенным, как лезвие  ножа,
голосом:
   - Господин свидетель, я желал бы спросить у вас,  не  знакомы  ли  вы
зато - и даже очень коротко - с обвиняемым? Соблаговолите сообщить суду,
не одолжил ли вам обвиняемый всего неделю назад сто марок?
   Зал замер в испуге, все впились глазами в  майора,  который  стоял  в
полной военной форме  и  что-то  бормотал  в  ответ.  Дерзость  Ядассона
произвела впечатление. Он тотчас же использовал свой успех  и  вырвал  у
Кунце признание, что немцы-националисты, в том  числе  и  он  сам,  были
возмущены речами Лауэра.  Без  сомнения,  обвиняемый  имел  в  виду  его
величество.
   Вольфганг Бук вскочил, он не мог больше сдерживать себя:
   - Если господин председатель  не  находит  нужным  поставить  на  вид
господину прокурору, что он оскорбляет своих же свидетелей, то нам это и
вовсе безразлично.
   Шпрециус немедленно долбанул своим клювом в сторону Бука:
   - Господин защитник! Я сам решаю, ставить на вид или не ставить.
   - Именно это я и хотел установить, - невозмутимо продолжал Бук. - Что
же касается существа дела, то мы как раньше, так и теперь  утверждаем  и
докажем свидетельскими показаниями,  что  обвиняемый  не  оскорблял  его
величества.
   - Я еще из ума не выжил! - выкрикнул обвиняемый.
   - Если все же, вопреки истине, будет признано обратное,  -  продолжал
Бук, - то я вхожу с ходатайством привлечь издателя "Готского  альманаха"
 в качестве эксперта по вопросу о том,  у  кого  из  немецких
князей течет в жилах еврейская кровь.
   Он сел на место, довольный рокотом, прокатившимся по рядам изумленной
публики. Чей-то громовой бас прогудел: "Неслыханно!" Шпрециус уже  готов
был долбануть  клювом,  но  вовремя  догадался,  кому  принадлежал  бас.
Вулкову!  Даже  Кюлеман  очнулся  от  этого  возгласа.   Судьи   шепотом
посовещались, после чего председатель объявил, что ходатайство защитника
отклонено, так как суд не считает возможным разбирать, соответствуют  ли
истине  инкриминируемые  подсудимому  слова.  Для  состава  преступления
достаточно и того, что выражено неуважение.  Бук  потерпел  фиаско,  его
пухлые щеки по-детски грустно вытянулись. В зале послышалось  хихиканье,
теща бургомистра, в нарушение всех  правил  приличия,  громко  смеялась.
Дидерих  подумал  о  ней  с  благодарностью.  Боязливо  вслушиваясь,  он
чувствовал, как общественное мнение меняет курс и осторожно примыкает  к
тем, у кого больше  ловкости,  у  кого  в  руках  власть.  Он  обменялся
взглядом с Ядассоном.
   Следующим  свидетелем  выступил  редактор  Нотгрошен.   Серенький   и
неприметный, он предстал перед судьями и выполнил свою роль без запинки,
словно всю жизнь только тем и занимался, что давал показания.  Все,  кто
знал его, дивились: такой самоуверенности в нем никогда  не  замечалось.
Он обо всем был осведомлен, давал убийственные для подсудимого показания
и говорил гладко, точно читал передовую; разве  что  председатель  между
двумя абзацами, одобрительно кивая, подсказывал ему нужное словечко, как
примерному  ученику.  Бук,  встряхнувшись,  напомнил   Нотгрошену,   что
"Нетцигский листок" защищал Лауэра. Редактор ответил:
   - "Нетцигский  листок"  либеральная,  а  следовательно,  надпартийная
газета. Это рупор общественного мнения. А так как оно складывается не  в
пользу обвиняемого...
   По-видимому, там, в коридоре, он уже разнюхал, куда ветер  дует!  Бук
сказал с иронией в голосе:
   - Я прошу отметить, что  свидетель  обнаруживает  несколько  странное
понимание долга, налагаемого на него присягой.
   Но смутить Нотгрошена нельзя было.
   -  Я  журналист,  -  заявил  он  и  прибавил:  -  Я  прошу  господина
председателя оградить меня от оскорблений защитника.
   Шпрециус не заставил себя упрашивать и милостиво отпустил редактора.
   Пробило двенадцать. Ядассон обратил внимание председателя на то,  что
следователь доктор Фрицше явился и находится в  распоряжении  суда.  Его
вызвали; и с этой минуты взгляды обращались то  на  него,  то  на  Юдифь
Лауэр. Она побледнела еще больше, темные  глаза,  провожавшие  Фрицше  к
судейскому  столу,  раскрывались  все  шире  и   как   будто   безмолвно
гипнотизировали его. Но Фрицше избегал ее взгляда. Все нашли, что у него
тоже плохой вид, хотя в  походке  чувствовалась  решительность.  Дидерих
отметил про себя, что из двух своих  личин  он  на  этот  случай  избрал
сухо-официальную.
   Какое впечатление  произвел  на  него  свидетель  доктор  Геслинг  на
предварительном  следствии?  Свидетель  давал  свои   показания   вполне
добровольно, отвечал Фрицше: он был еще под свежим впечатлением  событий
и потому волновался.  Надежность  его  показаний,  которые  Фрицше  имел
возможность проверить в дальнейшем ходе следствия, сомнению не подлежит.
Если сегодня свидетель не мог по памяти восстановить отчетливую  картину
происшедшего, то это  объясняется  волнением,  связанным  с  обстановкой
суда...  А  подсудимый?  Слышно  было,  как  насторожился  зал.   Фрицше
проглотил  слюну.  И  подсудимый  лично  произвел  на   него,   пожалуй,
благоприятное впечатление, невзирая на множество отягчающих моментов.
   - Свидетельские показания противоречивы. А как по-вашему, способен ли
подсудимый на инкриминируемое ему высказывание? - спросил Шпрециус.
   - Подсудимый человек образованный; он, конечно, воздержался от прямых
оскорблений, - ответил Фрицше.
   - Это заявляет и сам подсудимый, - строго заметил председатель.
   Фрицше заговорил быстрее:
   - В своей  общественной  деятельности  он  сочетал  авторитетность  с
радикальными воззрениями. Он, по всей видимости, считает себя  человеком
более просвещенным, чем  многие  другие,  и  имеющим  большее  право  на