благочестивому монарху.
   Уши  Ядассона  теперь  полыхали,  словно  огни   костров,   зажженных
фанатиками всего мира.
   Вольфганг Бук встал и скептически усмехнулся.
   - По-видимому,  господин  прокурор  в  своих  религиозных  убеждениях
монашески суров и не допускает, что нехристианин заслуживает доверия,  -
сказал он. - Но суд, надо надеяться, придерживается другой точки  зрения
и отклонит ходатайство господина прокурора.
   Ядассон грозно расправил плечи. Он просил суд наложить  на  защитника
дисциплинарное взыскание - штраф в размере ста марок. За  издевательский
личный выпад против него, прокурора! Суд удалился на совещание.  В  зале
тотчас же начался  страстный  и  беспорядочный  обмен  мнениями.  Доктор
Гейтейфель, засунув руки в карманы, мерил Ядассона такими взглядами, что
тот, лишенный покровительства  суда,  почувствовал  панический  страх  и
попятился к стене. Выручил его не кто иной, как Дидерих;  он  счел  себя
обязанным  сделать  господину  прокурору  важное  сообщение...  Но   тут
вернулись судьи. Было объявлено,  что  приведение  к  присяге  свидетеля
Гейтейфеля  пока  откладывается.  За  выпад  против  личности  господина
прокурора на защитника налагается штраф в размере восьмидесяти марок.
   В дальнейший допрос свидетеля вмешался защитник,  пожелавший  узнать,
как расценивает семейную жизнь  обвиняемого  свидетель,  являющийся  его
близким знакомым. Гейтейфель сделал какое-то движение, зал загудел:  все
поняли. Но допустит ли вопрос Шпрециус? Он уже было  открыл  рот,  чтобы
отказать защитнику, однако вовремя сообразил, что сенсация будет на руку
обвинению. Гейтейфель дал самый лучший отзыв о семейной жизни Лауэров. И
назвал ее образцовой. Ядассон упивался словами свидетеля, от  нетерпения
его пробирала дрожь. Наконец-то он смог задать свой  вопрос,  что  он  и
сделал с непередаваемым торжеством в голосе:
   - Не соблаговолит ли  свидетель  ответить,  откуда  он  черпает  свое
знание семейной жизни?  Не  из  знакомства  ли  с  женщинами  известного
пошиба,  и  не  посещает  ли  он  некий  дом,  в  просторечии  именуемый
"Маленький Берлин"?
   Еще не закончив фразу, он увидел, что на лицах дам в зале, как  и  на
лицах судей, появилось такое выражение, будто  они  оскорблены  в  своих
лучших чувствах.  Главный  свидетель  защиты  был  сокрушен,  Гейтейфель
пытался ответить:
   - Господин прокурор не хуже  меня  это  знает.  Мы  там  неоднократно
встречались.
   Но реплика свидетеля лишь навлекла на него штраф в пятьдесят марок.
   - Свидетель останется в зале, - решил под конец  председатель.  -  Он
понадобится суду для дальнейшего выяснения обстоятельств дела.
   - А для меня вся эта механика совершенно ясна, - сказал Гейтейфель, -
и я предпочту покинуть сие заведение.
   Пятьдесят марок штрафа мгновенно превратились в сто.
   Вольфганг  Бук  беспокойно  озирался.  Казалось,  он  губами  пробует
настроение в зале; они скривились, словно это настроение  воплотилось  в
загадочном запахе, снова отравлявшем воздух с той  минуты,  как  закрыли
окно. Бук видел, что огонек симпатии, с которой его  встретили  вначале,
гаснет и чадит, что весь порох растрачен впустую, а зевки, вытянутые  от
голода  физиономии   присутствующих   и   нетерпение   судей,   украдкой
посматривающих на часы, не  сулят  ничего  хорошего.  Он  вскочил:  надо
спасти все, что еще можно спасти. Придав своему голосу энергичные  ноты,
он предложил перенести  вызов  следующих  свидетелей  на  послеобеденное
время.
   - Ввиду того что господин прокурор  возвел  в  систему  дискредитацию
наших свидетелей, мы готовы доказать, что обвиняемый  пользуется  доброй
славой среди наиболее видных людей Нетцига.  Не  кто  иной,  как  доктор
Шеффельвейс, скажет суду об общественных заслугах обвиняемого.  Господин
регирунгспрезидент фон Вулков также не откажется засвидетельствовать его
благонамеренный и монархический образ мыслей.
   - Ну уж! - донесся из  опустевших  первых  рядов  громовой  бас.  Бук
заговорил громче.
   - А о гражданских добродетелях обвиняемого, - и Бук повысил голос,  -
скажут здесь его рабочие.
   И Бук сел, тяжело дыша.
   - Господин защитник предлагает устроить  всенародное  голосование,  -
холодно заметил Ядассон.
   Судьи шепотом посовещались, и Шпрециус объявил: суд принимает  только
одно  из  предложений   защитника:   о   допросе   бургомистра   доктора
Шеффельвейса. Бургомистр находился в зале, и его тут же вызвали.
   Он с трудом выбрался из своего ряда. Жена и  теща  удерживали  его  с
обеих сторон и второпях давали ему наказы, очевидно,  противоречивые,  -
перед судьями бургомистр  предстал  совершенно  обалделый.  Какой  образ
мыслей проявлял обвиняемый в своей общественной  деятельности?  На  этот
счет бургомистр ничего плохого сказать не может. На заседаниях  комиссий
городского   самоуправления   обвиняемый   ратовал   за   восстановление
старинного дома священнослужителей, знаменитого тем, что в нем хранились
волосы, вырванные, как известно, Мартином Лютером  из  хвоста
дьявола. Правда, обвиняемый требовал также постройки зала для "свободной
общины" , что вызвало немало протестов. В деловых  сферах  он
пользуется всеобщим уважением, социальные  реформы,  проведенные  им  на
своей фабрике, с одной стороны, многих приводят в  восхищение,  хотя,  с
другой стороны, кое-кто и возражает: они, мол, лишь чрезмерно  разжигают
аппетиты рабочих и таким образом все-таки способствуют развитию крамолы.
   -  Полагает  ли  уважаемый  свидетель,  -  спросил  защитник,  -  что
обвиняемый способен на совершение вменяемого ему преступления?
   - С одной стороны, - ответил Шеффельвейс, - конечно, не способен.
   - А с другой стороны? - спросил прокурор.
   - С другой стороны, конечно, способен.
   И бургомистра сейчас же отпустили; его дамы, как одна, так и  другая,
встретили его с недовольными  минами.  Председатель  собрался  уже  было
объявить перерыв, но в это мгновение  прокурор  Ядассон  откашлялся.  Он
ходатайствует  о   повторном   допросе   свидетеля   доктора   Геслинга,
пожелавшего дополнить свои показания. Раздосадованный Шпрециус заморгал,
публика, только что вставшая со своих скамей, громко роптала; но Дидерих
уже твердым  шагом  подошел  к  судейскому  столу  и  громко,  отчетливо
заговорил. После долгих размышлений он пришел к выводу,  что  показания,
данные им на предварительном следствии, от начала до конца правильны;  и
он повторил их, заострил, дополнил.  Он  начал  с  убийства  рабочего  и
пересказа критических замечаний Лауэра и Гейтейфеля на  месте  убийства.