- Ого! - воскликнул Дидерих.
   - Верно ведь? Это вас возмутило бы. И его тоже.  Стоять  вне  течения
событий, не управлять ходом вещей, а быть лишь одним  из  звеньев  общей
цепи, - да можно ли  такое  стерпеть?..  Сознавать  себя  неограниченным
самодержцем - и в то  же  время  не  быть  в  состоянии  даже  ненависть
возбудить чем-либо иным, кроме слов и жестов. Ибо что дает пищу  зоилам?
 Что особенного произошло? Ведь и дело Люка только жест. Рука
опустилась, и опять все как было: но и актер, и публика получили сильное
ощущение. Вот чего, собственно, все  мы  жаждем,  дорогой  мой  Геслинг.
Поверьте, тот, кого мы имеем в виду, сам был  бы  изумлен  больше  всех,
если бы война, призрак которой он непрерывно призывает ,  или
революция,  которую  он  столько  раз   мысленно   пережил,   стали   бы
действительностью.
   - Этого не придется  долго  ждать!  -  воскликнул  Дидерих.  -  И  вы
увидите, что все истинные немцы верой и правдой послужат своему кайзеру.
   - Разумеется. - Бук все чаще  пожимал  плечами.  -  Вот  стереотипная
фраза, продиктованная им самим. Вы употребляете слова,  которые  он  вам
диктует, а образ мыслей никогда так  превосходно  не  был  отрегулирован
сверху, как сейчас. Но деяния? Наше  время,  милейший  мой  современник,
отличается неспособностью к деяниям. Для того чтобы много пережить, надо
прежде всего жить, а всякое деяние сопряжено с риском для жизни.
   Дидерих выпрямился.
   - Вы собираетесь, быть  может,  свой  упрек  в  трусости  бросить  по
адресу?..
   - Я не выносил никакого морального приговора. Я говорил лишь о  факте
из истории Германии нашего времени, касающемся  всех  нас.  Впрочем,  мы
заслуживаем снисхождения. Тот, кто действует на сцене, в  жизни  уже  не
действует, ибо свою действенность он изжил  там.  Чего,  в  самом  деле,
требует от него действительность! А знаете ли вы, кого  история  назовет
типичным героем нашего времени?
   - Кайзера, - сказал Дидерих.
   - Нет, - сказал Бук. - Актера.
   Дидерих ответил таким взрывом хохота,  что  шедшие  впереди  жених  и
невеста отскочили друг от друга и  оглянулись.  Но  здесь,  на  середине
Театральной площади, бушевал ледяной ветер, и все поспешили дальше.
   - Ну конечно же, - выговорил наконец Дидерих. - Удивительно, как  это
я сразу не сообразил, откуда у вас вся эта  несусветная  чушь!  Ведь  вы
тесно связаны с театром. - Он похлопал Бука по плечу. - Сами-то  вы  еще
не заделались актером?
   В глазах у Бука вспыхнул  неспокойный  огонек:  резким  движением  он
сбросил  с  плеча  руку  Дидериха,  и  тот  даже  решил,  что   это   не
по-товарищески.
   - Я? Нет, не стал, - ответил Бук.
   В  сердитом  молчании  дошли  до  Герихтсштрассе.  И  только  тут  он
возобновил разговор:
   - Да, вы, конечно, еще не знаете, что привело меня в Нетциг.
   - Вероятно, желание повидать свою невесту.
   - Разумеется, и это. Но, главное - я взял на себя защиту своего  зятя
Лауэра.
   - Вы выступаете?..  В  процессе  Лауэра?  -  У  Дидериха  перехватило
дыхание, он остановился как вкопанный.
   - Ну да, выступаю, - сказал Бук и пожал плечами. - Вас это  удивляет?
Я недавно внесен нетцигским  судом  в  списки  адвокатов.  Вам  отец  не
говорил?
   - Я теперь редко вижу вашего почтенного батюшку... Я почти  нигде  не
бываю. Мои обязанности по фабрике... Эта помолвка... - невнятно бормотал
Дидерих. - Тогда, значит, вы часто... Или вы уже совсем сюда переехали?
   - Временно, надеюсь.
   Дидерих овладел собой.
   - Признаться, я не всегда понимал вас.  А  теперь  и  вовсе  перестал
понимать. Вы гуляете со мной по Нетцигу...
   Бук, прищурившись, посмотрел на него:
   - Хотя я завтра выступаю защитником на  процессе,  где  вы  являетесь
главным свидетелем обвинения? Да ведь это чистая случайность. Могло быть
и наоборот: все зависит от распределения ролей.
   - Благодарю покорно! - вскипел Дидерих. - Каждый занимает свое место.
Если вы не питаете никакого уважения к своей профессии, то...
   - Уважения? Что это значит? Я с радостью  взял  на  себя  защиту,  не
отрицаю. Вот уж отведу душу, об этом долго будут помнить. В  ваш  адрес,
господин доктор, наговорю кучу неприятных вещей.  Не  взыщите,  мне  это
нужно для эффекта.
   Дидериху стало страшно.
   - Позвольте, господин адвокат, как же так? Разве вам  неизвестны  мои
показания? Они не так уж неблагоприятны для господина Лауэра.
   - Это уж мое дело! - На лице Бука появилось ироническое выражение, не
сулившее ничего хорошего.
   Они вышли на Мейзештрассе. "Процесс!" - думал, громко сопя,  Дидерих.
В сутолоке последних дней он совсем о нем  забыл,  а  теперь  его  обуял
такой страх, точно завтра ему предстояла ампутация обеих  ног.  Густа  -
притворщица, дрянь, с умыслом, значит, ничего не сказала, - пусть,  мол,
в последний момент его ошарашит. Он простился  с  Буком,  не  доходя  до
дома.  Только  бы  Кинаст  ничего  не  заметил!  Бук   предложил   зайти
куда-нибудь в пивную, посидеть.
   - Вас, по-видимому, не очень-то  тянет  к  вашей  невесте?  -  сказал
Дидерих.
   - В настоящую минуту меня больше прельщает рюмка коньяку.
   Дидерих язвительно засмеялся:
   - Она, кажется, всегда вас прельщает. - Из опасения, как бы Кинаст не
заподозрил недоброе, он пошел провожать Бука.
   - Видите ли, моя невеста, - неожиданно заговорил Бук, - это тоже один
из вопросов, которые я оставляю судьбе.
   - Как вас понять? - спросил Дидерих, и Бук продолжал:
   - Если я останусь в Нетциге, то Густа Даймхен вполне на своем  месте.
Но кто знает? Мало ли  какие  обстоятельства  могут  вторгнуться  в  мою
жизнь. Вот на этот случай у меня есть в Берлине другая связь...
   - Я слышал: актриса! - Дидерих покраснел за  Бука,  который  с  таким
цинизмом признавался в этом. - Простите, - пробормотал он, запинаясь,  -
я ничего такого не думал.
   - Значит, вам это известно, - заключил Бук. - Ну, так вот. Я там  еще
не свободен, а потому не могу уделять Густе  столько  внимания,  сколько