он нерешительно  огляделся  и,  удостоверившись,  что,  кроме  Дидериха,
никого в зале нет, подсел к нему.
   - Доктор Геслинг, - сказал он, поздоровавшись, -  у  вас  такой  вид,
словно ваш урожай побило градом.
   - Без огорчений в большом деле  не  бывает,  -  пробормотал  Дидерих.
Заметив на лице у Фрицше сочувственную улыбку, он окончательно размяк. -
Вам, господин советник, я могу признаться. Эта  история  с  Лауэром  для
меня крайне тягостна.
   - Для него еще больше, - не без строгости сказал Фрицше. - Не будь  у
нас уверенности, что в данном  случае  попытка  к  бегству  исключается,
волей-неволей пришлось бы сегодня же взять его под стражу. - Увидев, как
Дидерих побледнел, он прибавил: - А это было бы  тяжело  даже  для  нас,
судей. Ведь люди  же  мы  в  конце  концов  и  живем  среди  людей.  Но,
конечно...  -  Он  поправил  пенсне  на   носу   и   продолжал,   сделав
сухо-официальное лицо: - С законом шутки плохи.  Если  у  Лауэра  в  тот
вечер, - меня  самого-то  не  было  уже  в  ресторане,  -  действительно
сорвалось  с  языка  неслыханное  оскорбление  его   величества...   Так
утверждает обвинение... А главный свидетель обвинения - вы...
   - Я? - Дидерих в ужасе подскочил. - Да я ничего не слышал. Ни единого
слова.
   - Это противоречит вашим показаниям на следствии.
   Дидерих смешался:
   - В первую минуту как-то не знаешь, что следует говорить. Но когда  я
сейчас восстанавливаю в памяти весь эпизод, то мне кажется, что  все  мы
были изрядно на взводе. Я в особенности.
   - Вы в особенности, - повторил Фрицше.
   - Совершенно верно.  И  я  задавал  господину  Лауэру  преднамеренные
вопросы. А что он мне отвечал на них, я бы этого  под  присягой  не  мог
теперь сказать. Да и вообще все это было только шуткой.
   - Так, так. Только шуткой. - Фрицше облегченно вздохнул. - Но что  же
вам мешает попросту изложить все это следователю? - Он поднял  палец.  -
Без малейшего, разумеется, нажима с моей стороны.
   - Ядассону я этого подвоха никогда не прощу, - повысил голос Дидерих.
   И он рассказал о кознях сего  господина,  о  том,  как  он  умышленно
удалился, чтобы не присутствовать при самой  сцене  и  не  оказаться  ее
свидетелем, а затем немедленно принялся собирать данные  для  обвинения,
воспользовался почти невменяемым состоянием  присутствующих,  вынудил  у
них показания и тем самым наперед отрезал путь к отступленью.
   - Я считаю господина Лауэра, так же как и он меня,  человеком  чести.
Как смеет этот еврей науськивать нас друг на друга!
   Фрицше серьезным тоном разъяснил, что  в  данном  случае  дело  не  в
личности  Ядассона,  а  в  шагах,  предпринятых  прокуратурой.  Впрочем,
Ядассон, признаться, переусердствовал.
   - Вот видите, -  прибавил  он,  понизив  голос,  -  этим  как  раз  и
объясняется,  почему  мы  неохотно  сотрудничаем  с  лицами   иудейского
происхождения. Такой господин не задумывается над тем,  как  подействует
на народ осуждение образованного человека, работодателя,  обвиненного  в
оскорблении величества. Ему наплевать на подобные  деловые  соображения.
Он склонен к радикальным решениям.
   - Еврейский радикализм, - вставил Дидерих.
   - Ядассон ни перед чем не остановится,  лишь  бы  выдвинуть  себя  на
первый план, хотя я отнюдь не отрицаю, что, со своей  точки  зрения,  он
блюдет и служебные, и националистические интересы.
   -  Полноте!  -  воскликнул  Дидерих.   -   Это   гнусный   карьерист,
спекулирующий на всем, что для нас свято.
   - Именно, если не бояться резких выражений... - Фрицше удовлетворенно
улыбнулся.  Он  придвинулся  ближе.  -  Допустим,  что  следствие  будет
возложено на меня: есть случаи, когда по известным мотивам отказываешься
от выполнения своих служебных обязанностей.
   -  Вы  очень   дружны   с   семьей   Лауэров,   -   сказал   Дидерих,
многозначительно кивнув.
   Фрицше сменил официальное выражение лица на светское.
   - Но вы, конечно, согласитесь, что это дало бы новую  пищу  известным
слухам.
   - Нет, этого  делать  нельзя,  -  произнес  Дидерих.  -  Было  бы  не
по-джентльменски.
   - Тогда мне остается только исполнить  свои  обязанности  спокойно  и
деловито.
   - Быть деловым - значит быть немцем, - сказал Дидерих.
   - Тем более что господа свидетели,  смею  надеяться,  не  станут  без
надобности усложнять мою задачу.
   Дидерих приложил руку к сердцу.
   - Господин советник, иногда поддаешься порыву. Да и как не поддаться,
когда посягают на твою святыню. Я  человек  горячий.  Но  я  никогда  не
забываю, что  держу  ответ  перед  господом  богом.  -  Он  потупился  и
мужественно кончил: - И не гоню от себя раскаяния.
   Фрицше,  по-видимому,  больше  ничего  не   нужно   было;   он   стал
расплачиваться.  Друзья  пожали  друг  другу  руки  многозначительно,  с
чувством полного взаимопонимания.
   На следующий же день Дидериха вызвали к следователю. Это был  Фрицше.
"Слава богу", - подумал Дидерих и дал показания, выдержанные в  деловом,
чистосердечном тоне. И Фрицше, казалось, тоже стремился  к  единственной
цели  -  к  установлению   истины.   Общественное   мнение   по-прежнему
оставалось, конечно, на стороне  обвиняемого.  О  социал-демократическом
"Гласе народа" и говорить нечего: этот листок  имел  наглость  затронуть
частную жизнь Дидериха: за этим, несомненно, стоял Наполеон Фишер. Да  и
"Нетцигский  листок",  всегда  такой  благонамеренный,   именно   теперь
напечатал обращение фабриканта Лауэра к  своим  служащим  и  рабочим,  в
котором он объявлял, что он честно делит доходы предприятия с теми,  кто
своим трудом умножает их: четверть отдает служащим, четверть -  рабочим.
За восемь лет они сверх заработной платы  и  жалованья  разделили  между
собой сто тридцать тысяч марок. На широкие круги  это  произвело  весьма
благоприятное впечатление. Дидерих видел вокруг себя недружелюбные лица.
   Даже редактор Нотгрошен, когда Дидерих потребовал объяснений,  и  тот
позволил себе ехидно улыбнуться и  заговорить  о  социальном  прогрессе,
которому не преградить путь националистическим пустословием. Но особенно
удручали его неприятности делового порядка. Заказы, на которые  он  имел
все основания рассчитывать, уплывали. Владелец  универсального  магазина
Кон известил его,  что  заказ  на  рождественские  прейскуранты  передан
гаузенфельдской бумажной фабрике. Когда  дело  касается  политики,  ему,