следовало бы. Не примете  ли  вы  участие  в  этой  славной  девушке?  -
спокойно, почти наивно спросил он.
   - Чтобы я...
   - Так сказать, немножко помешивать варево, которое стоит  у  меня  на
огне... Пока я не развяжусь там, Ведь мы питаем друг к другу симпатии.
   - Благодарю, - холодно  сказал  Дидерих.  -  Так  далеко,  во  всяком
случае, мои симпатии к вам не идут. Поручите это кому-нибудь другому.  Я
все-таки серьезнее отношусь к жизни.
   И он, не простившись, ушел.
   Помимо  отсутствия  моральных  устоев,  Дидериха  возмущала  в   этом
человеке его беспринципная фамильярность, и  это  после  того,  как  сию
минуту вновь подтвердилось, что они и по убеждениям, и по  образу  жизни
противники. Как несносны подобные люди,  в  них  ни  черта  не  поймешь!
"Какой же сюрприз этот субъект мне готовит?"
   Дома он дал волю своему раздражению.
   - Не человек, а медуза. А  самомнение!  Сохрани  бог  нашу  семью  от
подобной все разъедающей беспринципности. Это симптом вырождения!
   Ему сообщили, что Кинаст вечером уезжает.
   - Не жди в письмах от  Магды  каких-нибудь  потрясающих  новостей,  -
неожиданно сказал он Кинасту и рассмеялся. - Весь  город  может  ходуном
ходить, я дальше своей конторы и дома - ни шагу.
   Но едва Кинаст вышел за дверь, как  Дидерих  остановился  перед  фрау
Геслинг:
   - Ну? Где повестка из суда?
   Ей пришлось сознаться, что она спрятала зловещее письмо.
   - Я не хотела,  чтобы  оно  испортило  тебе  праздничное  настроение,
дорогой мой сын.
   Но он не желал никаких подслащиваний!
   - Заладила одно: дорогой сын, дорогой сын. А что стол становится  все
хуже за исключением тех дней, когда бывают гости, - это тоже из любви ко
мне? Деньги, которые я даю на хозяйство, идут на ваши тряпки. Думаете, я
поверю, будто Магда сама сшила кружевную блузку? Как  бы  не  так!  Надо
быть ослом, чтобы поверить этой басне.  -  Магда  возмутилась:  с  какой
стати он оскорбляет ее жениха,  но  Дидерих  оборвал  ее:  -  Помалкивай
лучше! Твой меховой жакет тоже наполовину  краденый.  Вы  в  сговоре  со
служанкой. Когда я  посылаю  ее  за  вином,  она  норовит  купить  какое
подешевле, а сдачу отдает вам.
   Все три  женщины  пришли  в  ужас,  от  чего  он  только  еще  больше
расшумелся. Эмми сказала, что понимает, почему он так бесится: завтра он
осрамится на весь город. Дидерих в ответ  схватил  со  стола  тарелку  и
швырнул ее об пол. Магда встала, пошла к двери и на пороге обернулась:
   - Какое счастье, что я в тебе больше не нуждаюсь!
   Дидерих подскочил к ней:
   - Думай, пожалуйста, о чем говоришь! Если ты наконец  выйдешь  замуж,
то лишь благодаря моей самоотверженности! Твой  жених  торговался  из-за
приданого  до  непристойности.  Ты,  вообще  говоря,  только  бесплатное
приложение!
   Внезапно  он  почувствовал  ожог  от  звонкой  пощечины  и  не  успел
опомниться, как Магда уже заперлась  в  своей  комнате.  Дидерих,  сразу
замолчав, тер щеку,  Он,  правда,  побушевал  еще  немного,  но  чувство
удовлетворения одержало верх. Кризис миновал.


   Ночью он твердо решил  явиться  в  суд  с  опозданием  и  всем  своим
поведением подчеркнуть, как мало его касается вся эта история.  Но  дома
усидеть не мог, и когда он вошел в  зал  заседаний,  там  еще  слушалось
чье-то дело. Ядассон,  грозный  в  своей  черной  мантии,  требовал  для
какого-то   подростка   из   простонародья   двух   лет   заключения   в
исправительном доме. Суд приговорил парнишку  только  к  году,  но  юный
преступник так завыл, что Дидериху, который сам был напуган и  подавлен,
сделалось дурно от жалости. Он вышел из зала и кинулся в  уборную,  хотя
на дверях висела табличка: "Только для господина председателя". Вслед за
ним туда вошел Ядассон. Увидев Дидериха,  он  хотел  было  улизнуть,  но
Дидерих спросил, что значит  исправительный  дом  и  что  в  нем  делают
заключенные.
   - Нам только и заботы, что об этом думать! - бросил Ядассон на ходу и
вышел.
   Дидерих весь сжался от  ощущения  глубокой  пропасти,  которая  легла
между  Ядассоном,  представлявшим  здесь  власть,   и   им,   Дидерихом,
дерзнувшим слишком близко подойти  к  ее  машине.  Руководили  им  самые
лучшие намерения, высочайшее почитание  власти,  но  не  все  ли  равно?
Теперь держи ухо востро, иначе  очутишься  между  ее  жерновами  и  тебя
разотрут в порошок; надо втянуть голову в плечи и быть тише  воды,  ниже
травы, может, как-нибудь удастся унести отсюда ноги. Эх, уйти бы опять в
скорлупу своей частной жизни. Он давал себе слово отныне жить только  во
имя собственных незначительных, но разумных интересов.
   В коридоре уже толпилась публика: и кто  попроще,  и  цвет  общества.
Пять сестер Бук, расфуфыренные в пух и прах, точно судебный  процесс  их
свояка Лауэра составлял величайшую честь для семьи, без умолку болтали с
Кетхен Циллих, ее матерью  и  супругой  бургомистра  Шеффельвейса.  Теща
бургомистра не отпускала его от себя, и по взглядам, которые она бросала
на брата старого Бука и его друзей Гейтейфеля и Кона,  видно  было,  что
она старается восстановить бургомистра  против  Буков.  Майор  Кунце,  в
полной форме, с мрачной физиономией стоял  рядом,  но  воздерживался  от
каких бы то ни было высказываний. Вот появились пастор Циллих и  учитель
Кюнхен; однако, увидев столь многолюдное общество, они  остановились  за
колонной. Редактор Нотгрошен, серенький и невидный, переходил от  группы
к группе. Тщетно искал Дидерих, к кому бы примкнуть, и уже  раскаивался,
что запретил своим прийти. Он прятался за поворотом  коридора  и  только
осторожно высовывал из-за угла голову. Вдруг он попятился: Густа Даймхен
с матерью! Густу тотчас окружили сестры Бук,  для  их  лагеря  это  было
прекрасное  подкрепление.  Одновременно  в  глубине  коридора  открылась
дверь, и оттуда вышел Вольфганг Бук в берете и в мантии;  из-под  мантии
виднелись лаковые штиблеты. Сегодня Бук как-то особенно заметно загребал
ногами. Он празднично улыбался, точно на каком-нибудь приеме,  со  всеми
поздоровался, а невесте поцеловал руку. "О, это будет  увлекательно",  -
обещал он. Прокурор, да и сам он сегодня в  ударе.  Затем  он  отошел  к
свидетелям защиты и шепотом посовещался с ними. Неожиданно все  смолкло:
в дверях показались обвиняемый Лауэр и  его  жена.  Супруга  бургомистра