ему Нотгрошен. Он не помнил себя  от  возбуждения.  -  Мы  телеграфируем
кайзеру!
   Перед почтамтом с пастором  Циллихом,  у  которого  был  не  особенно
крепкий желудок, случилась беда. Пока приятели старались  облегчить  его
положение,  Дидерих  позвонил  и,  когда  вышел  дежурный,  вручил   ему
телеграмму. Прочитав ее, чиновник нерешительно взглянул на Дидериха,  но
тот так грозно повел  глазами,  что  телеграфист  попятился  и  принялся
оформлять  телеграмму.  Дидерих  уже  без  всякой  надобности  продолжал
вращать  глазами;  он  стоял  как  истукан,  в  позе  кайзера,  которому
флигель-адъютант докладывает о подвиге часового, а министр двора вручает
телеграмму с изъявлением верноподданнических чувств. На голове он ощущал
каску; хлопнув себя по бедру - по невидимой сабле, - он сказал:
   - Кто дерзнет помериться со мной силой?
   Телеграфист принял это за предупреждение и, пододвигая сдачу, еще раз
пересчитал ее. Дидерих взял мелочь, подошел к одному из столов, набросал
на клочке бумаги несколько строк и, сунув бумажку в карман,  вернулся  к
своей компании.
   Пастора посадили в наемную карету; он уже отъезжал,  проливая  слезы,
как перед вечной разлукой, и махал рукой  из  окошечка.  Возле  оперного
театра Ядассон свернул за угол, хотя майор и орал  ему  вслед,  что  он,
Ядассон, живет вовсе не здесь. Внезапно испарился  и  майор.  Дидерих  и
Нотгрошен одни добрались  до  Лютерштрассе.  У  театра  "Валгалла"   редактор остановился. Не поддаваясь никаким уговорам, он  во  что
бы то ни стало желал  тотчас  же,  среди  ночи,  увидеть  "электрическое
чудо",  которое  здесь  показывали,  -  даму,  мечущую  огненные  искры.
Дидериху пришлось долго и настойчиво разъяснять ему, что в такую  минуту
неуместно заниматься столь легкомысленными вещами. Впрочем,  как  только
показалось   здание   "Нетцигского   листка",   Нотгрошен    забыл    об
"электрическом чуде".
   - Остановить! - закричал он. - Остановить машины! Нужно  еще  тиснуть
телеграмму от немцев-националистов... Ведь вы же захотите утром прочесть
ее в газете? - обратился он к проходившему мимо ночному сторожу.
   Вдруг Дидерих крепко взял редактора под руку.
   - Не только эту телеграмму, - отрывисто и тихо произнес он. - У  меня
есть еще одна. - Он вытащил из кармана бумажку. -  Дежурный  телеграфист
оказался моим знакомым, он мне доверился. Но я требую, чтобы вы  обещали
ни в коем случае не  разглашать,  откуда  к  вам  попал  этот  документ:
телеграфист может лишиться места.
   Нотгрошен немедленно все обещал, и  Дидерих,  не  глядя  на  бумажку,
проговорил:
   - Телеграмма адресована  в  штаб  полка,  и  полковнику  предлагается
самолично сообщить о ней часовому,  застрелившему  рабочего.  Телеграмма
гласит: "За доблесть,  проявленную  тобой  на  поле  чести  в  борьбе  с
внутренним врагом, выражаю мою  высочайшую  благодарность  и  присваиваю
тебе чин ефрейтора..." Убедитесь сами. - И  Дидерих  протянул  редактору
бумажку.
   Но редактор не  взглянул  на  нее;  как  ошалелый,  уставился  он  на
Дидериха, на его каменную фигуру и на усы, поднимавшиеся до самых  глаз,
мечущих испепеляющие взоры.
   - Мне почудилось, что... -  пробормотал  Нотгрошен.  -  У  вас  такое
поразительное сходство с...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Дидерих, как в лучшие "новотевтонские" времена, проспал бы час обеда,
если бы из  ресторана  не  прислали  счет,  и  настолько  солидный,  что
пришлось встать и отправиться в контору. Он чувствовал себя  прескверно,
а его донимали всякими пустяками.  Да  и  кто?  Свои,  домашние.  Сестры
требовали  увеличить  сумму,  которая  ежемесячно  полагалась   им   "на
булавки". И когда он сослался на полное безденежье, попрекнули его  тем,
что у старика Зетбира они отказа не знали. Дидерих решил в корне пресечь
эту попытку к бунту. Осипшим с перепоя голосом он  заявил  сестрам,  что
придется им еще и не к таким вещам привыкать. Зетбир, конечно,  раздавал
деньги направо и налево, но зато и довел фабрику до полного развала.
   - Если бы мне пришлось сейчас выплатить вам вашу долю, вы  бы  ахнули
от удивления - такой она оказалась бы ничтожной. - И тут  он  подумал  о
том,  как  несправедливо,  что  ему,  вероятно,  придется   когда-нибудь
привлечь их к участию в деле. "Надо бы заранее принять меры".
   Сестры между тем распалялись все больше:
   - Нам нечем уплатить шляпнице, а господину доктору, видите ли,  можно
выбросить на шампанское полтораста марок.
   Дидерих рассвирепел, лицо у него перекосилось. Его письма  вскрывают!
За ним шпионят! Он не хозяин в своем доме, он приказчик, негр, он  тянет
из себя  жилы  ради  того,  чтобы  милые  сестрицы  могли  целыми  днями
прохлаждаться! Он орал и топал ногами  так,  что  стекла  звенели.  Фрау
Геслинг умоляюще хныкала, сестры возражали  уже  только  из  страха,  но
Дидерих закусил удила.
   - Как вы смеете? Дуры безмозглые! Разве вы в  состоянии  понять,  что
эти полтораста марок - блестящее помещение капитала? Да,  да,  помещение
капитала! Думаете, я распивал бы с этими остолопами шампанское, если  бы
они мне не нужны были? Этого вы тут, в Нетциге, слыхом не слыхивали, это
новый курс, это... - Он подбирал слово: - Это - размах! Да, размах!
   И он вышел, хлопнув дверью. Фрау Геслинг на цыпочках  последовала  за
ним в гостиную. Он рухнул на диван; она взяла его за руку:
   - Мой дорогой сын, я с тобой! - И она посмотрела на него  так,  точно
хотела вместе с ним помолиться "словами,  идущими  от  сердца".  Дидерих
потребовал маринованной селедки и стал сердито  жаловаться,  как  трудно
вдохнуть в Нетциг новый дух. Хоть бы домашние щадили его нервы!
   -  У  меня  насчет  нашей  семьи  грандиозные  планы.  Дайте  же  мне
возможность действовать по собственному разумению. Хозяином должен  быть
кто-то один. Тут нужны, конечно, предприимчивость и размах.  Зетбир  мне
теперь не подходит. Пусть старик еще попыхтит немного,  а  потом  я  его
выставлю.
   Фрау Геслинг кротко заверяла, что не сомневается в своем дорогом сыне
- он, конечно, всегда сумеет ради своей матери поступить так, как  надо,
и Дидерих направил свои  стопы  в  контору.  Там  он  написал  письмо  в
дирекцию машиностроительного завода  "Бюшли  и  К°",  в  Эшвейлере  ,  прося  выслать  ему  "новый  патентованный  двойной  голландер"
системы Майер. Оставив написанное письмо на столе, он вышел из  комнаты.
Когда он вернулся,  Зетбир  стоял  у  его  конторки;  прикрываясь  своим
зеленым козырьком, старик, несомненно, плакал: на письмо капали слезы.
   - Отдайте его переписать, - холодно сказал Дидерих.