и идеализма. Это все, что нужно,  стихоплетством  нам  заниматься  не  к
чему.
   - "Не надо нам ваших алтарных свечей", - продекламировал  Ядассон.  -
Это, знаете, для моего друга Циллиха. Кстати, он  уже,  верно,  выспался
после обеда, пойдемте!
   Они застали пастора за  кофе.  Пастор  хотел  тотчас  же  выслать  из
комнаты жену и дочь. Ядассон галантно задержал хозяйку дома и  попытался
поцеловать ручку девице, но  та  повернулась  к  нему  спиной.  Дидерих,
который был сильно навеселе, настоятельно попросил дам остаться,  и  ему
удалось их уговорить. После Берлина, сказал он дамам, Нетциг  производит
впечатление тихого захолустного городка.
   -  И  дамские  моды  здесь  прабабушкиных  времен.  Клянусь   честью,
фрейлейн, из всех, кого я здесь видел, вы первая могли бы  со  спокойной
душой пройти по Унтер-ден-Линден, и никому в голову не пришло бы, что вы
из Нетцига.
   Она ответила, что действительно приезжала однажды  в  Берлин  и  даже
была в кабаре Ронахера. Дидерих тотчас же сыграл на этом: напомнил ей  о
песенке, которую там исполняли; пропеть ее  он  может  только  на  ушко:
"Наши  душки,  наши  дамы  все  откроют  перед  нами..."  Поймав  искоса
брошенный лукавый взгляд,  он  усами  пощекотал  ей  шею.  Она  умоляюще
вскинула на него глаза, после чего он уже  смело  заверил  ее,  что  она
"прелестная мышка". Она потупилась и подсела к матери,  наблюдавшей  всю
эту сцену. Тем временем пастор вел  серьезную  беседу  с  Ядассоном.  Он
жаловался, что в Нетциге мало посещают церковь.
   - В третье воскресенье после пасхи - вы только подумайте! -  в  такой
день я произносил проповедь перед  причетником  и  тремя  старушками  из
приюта  Пресвятой  девы!  Остальные  прихожане  все  до  одного   болели
инфлюэнцей.
   - Господствующая в Нетциге партия, - сказал Ядассон, - занимает такую
безразличную, вернее сказать, враждебную позицию  в  вопросах  церкви  и
религии, что, право же,  надо  только  удивляться  тем  трем  старушкам.
Странно, как это они не предпочли  вашей  проповеди  доклад  вольнодумца
доктора Гейтейфеля...
   Пастор  вскочил.  Он  так  запыхтел,  что,   казалось,   борода   его
вспенилась, а фалды сюртука заходили ходуном.
   - Господин асессор, - выговорил он наконец. - Этот человек мой  зять,
и "мне отмщение", говорит господь. Но пусть это  мой  зять  и  муж  моей
единоутробной сестры, я молю бога моего обрушить на него  кару  небесную
. Иначе господу богу придется когда-нибудь обрушить  на  весь
Нетциг потоки кипящей смолы и серы. Кофе,  понимаете  ли,  даровым  кофе
Гейтейфель заманивает к себе людей и улавливает  их  души.  Внушает  им,
будто брак вовсе не святое таинство, а договор - точно идешь  заказывать
себе костюм.
   Пастор горько рассмеялся.
   - Тьфу! - басом произнес Дидерих, и пока Ядассон убеждал пастора, что
исповедует позитивное  христианство,  Дидерих,  под  прикрытием  кресла,
возобновил свои атаки на Кетхен. - Фрейлейн Кетхен, - сказал он, -  могу
вас твердо заверить, что для меня брак - это таинство.
   - Постыдились бы, господин доктор, - ответила Кетхен.
   Его бросило в жар:
   - Не смотрите на меня так!
   - Вы страшно испорчены... - Кетхен вздохнула. - Вероятно,  не  меньше
асессора Ядассона. О ваших берлинских  похождениях  мне  уже  рассказали
ваши сестры. А это мои самые близкие подруги.
   - Значит, есть надежда в ближайшее время встретиться?
   - Да, в "Гармонии". Но не рассчитывайте на мое  легковерие.  Я  знаю,
ведь вы приехали в Нетциг вместе с Густой Даймхен.
   - Ну и что из этого? -  спросил  Дидерих.  -  Я  решительно  возражаю
против каких бы то ни было выводов из столь случайного обстоятельства. И
потом, ведь Густа Даймхен помолвлена.
   - Подумаешь! - протянула Кетхен. - Ее это не остановит, она отчаянная
кокетка.
   Пасторша подтвердила слова дочери. Не далее как сегодня она встретила
Густу в лаковых туфельках и лиловых  чулках.  Чего  уж  ждать  от  такой
девушки. Кетхен презрительно скривила губы.
   - Ну, а наследство...
   Услышав нотку сомнения в голосе Кетхен,  озадаченный  Дидерих  умолк.
Пастор только что согласился с предложением асессора  подробно  обсудить
положение христианской церкви в Нетциге и велел жене принести ему пальто
и шляпу. На лестнице было уже темно. Воспользовавшись тем, что пастор  и
Ядассон ушли вперед, Дидерих совершил повторный наскок  на  шею  Кетхен.
Она сказала замирающим голосом:
   - Так щекотать усами больше никто в Нетциге не умеет.
   В первую минуту это польстило Дидериху, но  в  следующую  навеяло  на
самые ужасные подозрения. Он попросту отошел от  Кетхен  и  ретировался.
Ядассон, дожидавшийся внизу, шепнул ему:
   - Не робеть! Старик ничего не заметил, а  мать  делает  вид,  что  не
замечает. - Он развязно подмигнул Дидериху.
   Миновав церковь  св.  Марии,  они  собирались  свернуть  на  рыночную
площадь, но пастор остановился и движением головы показал назад.
   - Вам, господа, вероятно, известно название  вон  того  переулка  под
аркой, слева от церкви? Название этой темной дыры, именуемой  переулком,
или, точнее, известного дома?
   Пастор не двигался с места, и Ядассон сказал:
   - "Маленький Берлин".
   - "Маленький Берлин", - повторил пастор со страдальческой усмешкой и,
потрясая  в  священном  гневе   кулаком,   так   что   прохожие   начали
оглядываться, повторил: - "Маленький Берлин"!.. Под  сенью  моей  церкви
такое заведение! А магистрат не желает слушать меня, да еще  потешается.
Но он потешается еще и над другим, - пастор зашагал наконец дальше, -  а
тот этого не попустит...
   Ядассон поддакивал пастору. Оба увлеклись разговором. Дидерих же  тем
временем увидел у  ратуши  Густу  Даймхен;  она  шла  им  навстречу.  Он
церемонно снял шляпу. Густа задорно улыбнулась. Он подумал, что у Кетхен
Циллих такие же белокурые волосы и такой же нахально  вздернутый  носик.
По сути дела, все равно, кто - одна или другая.  Густа,  правда,  хороша
еще своими аппетитными формами. "И  она  уж  никому  не  спустит.  Сразу
получишь на орехи". Он оглянулся и посмотрел ей вслед:  она  шла,  виляя
округлыми бедрами. И Дидерих сказал себе: "Она или никто".
   Спутники его, оказалось, тоже заметили Густу.