Бук все еще крепко сжимал его руку своей теплой и в то же  время  как
бы невесомой мягкой рукой.
   - Услуги... - Старик собственноручно придвинул Дидериху кресло. -  Вы
их, разумеется, окажете, но не мне, а вашим согражданам, они же, в  свою
очередь, не останутся перед вами в долгу и очень  скоро  изберут  вас  в
гласные . Это я, кажется, могу твердо обещать вам. Тем  самым
они воздадут должное всеми уважаемой семье! А  там...  -  старик  сделал
торжественный и многообещающий жест, - а там всецело полагаюсь на вас  и
думаю, что в самом недалеком будущем  мы  сможем  приветствовать  вас  в
магистрате.
   Дидерих поклонился, сияя счастливой улыбкой, словно  к  нему  уже  со
всех сторон неслись приветствия.
   -  Не  могу  сказать,  -   продолжал   старик,   -   чтобы   взгляды,
господствующие   в   нашем   городе,    были    во    всех    отношениях
удовлетворительны... - Белый клин его бороды зарылся в  шелковый  шейный
платок. - Но есть еще  поле  деятельности  для  подлинных  либералов,  -
борода снова вынырнула, - и если на то будет воля божия, мы еще повоюем.
   - Я, разумеется, либерал до мозга костей, - заверил Дидерих.
   Старик погладил бумаги, лежавшие на письменном столе.
   - Ваш покойный батюшка не раз сиживал  здесь,  особенно  в  ту  пору,
когда строил фабрику. К моему величайшему удовольствию,  я  мог  оказать
ему содействие. Я говорю о ручье, который ныне протекает через ваш двор.
   Дидерих проникновенно сказал:
   - Как часто, господин Бук, отец говорил, что  только  вам  он  обязан
ручьем, без которого было бы немыслимо наше существование.
   - Вы не правы;  не  мне  одному,  а  справедливым  порядкам  в  нашем
городском самоуправлении, в которых, однако, - господин Бук поднял белый
указательный палец и глубокомысленно взглянул на Дидериха,  -  известные
лица и известная партия желали бы многое изменить, да руки коротки. - Он
повысил голос, и в нем зазвучали патетические нотки:  -  Враг  у  ворот,
сомкнем ряды!
   Старик выдержал паузу и продолжал уже более спокойным тоном и даже  с
легкой усмешкой:
   - Разве вы, господин доктор, не начинаете с того же, с  чего  в  свое
время начал ваш отец? Мечтаете  расширить  фабрику,  строите  планы,  не
правда ли?
   - Само собой! - И Дидерих с жаром  принялся  излагать  свои  замыслы.
Старик внимательно выслушал, кивнул, взял понюшку табаку.
   - Насколько я понимаю, -  сказал  он  наконец,  -  перестройка  вашей
фабрики требует не только значительных денежных  затрат;  возможно,  что
городская строительная инспекция будет чинить вам трудности. Мне, кстати
сказать, приходится в магистрате сталкиваться с нею. А  теперь,  дорогой
мой Геслинг, посмотрите-ка, что лежит у меня на столе.
   И Дидерих увидел точный  план  своего  земельного  участка  вместе  с
соседним.  На  его   лице   выразилось   изумление,   и   господин   Бук
удовлетворенно улыбнулся.
   - Я, пожалуй, смогу помочь вам устранить препятствия, - сказал он и в
ответ  на  изъявления  благодарности,  в  которых  рассыпался   Дидерих,
прибавил:  -  Оказывать  содействие  друзьям  -  значит  служить  нашему
великому делу, ибо друзья партии народа - это все, кроме тиранов.
   Господин Бук откинулся на спинку  кресла  и  сложил  руки.  Лицо  его
разгладилось, он сердечно, как добрый дедушка, кивнул Дидериху.
   - В детстве у вас были такие прелестные белокурые  волосы,  -  сказал
он.
   Дидерих понял, что официальная часть беседы закончена.
   - Я вспоминаю, - осмелился он поддержать разговор, - как  совсем  еще
малышом приходил  сюда  играть  в  солдатики  с  вашим  уважаемым  сыном
Вольфгангом.
   - Да, да, он теперь опять играет в солдатики.
   - О, его очень любят офицеры. Он сам говорил мне.
   - Я был бы рад, господин Геслинг,  если  бы  он  хотя  бы  наполовину
обладал присущей  вам  практической  жилкой...  Ну,  ничего,  женится  -
переменится.
   - В вашем сыне, по-моему, есть что-то гениальное, - сказал Дидерих. -
Поэтому его ничто не удовлетворяет, и он не может принять решение: то ли
ему генералом стать, то ли еще как выйти в большие люди.
   - А пока, к сожалению, он делает глупости.
   Старик устремил взгляд в окно. Дидерих не  посмел  дать  волю  своему
любопытству.
   - Глупости? Не могу себе представить, право! Его ум, его  способности
всегда  меня  восхищали.  Еще  на  школьной   скамье.   Его   сочинения,
например... А как хорошо он  сказал  о  нашем  кайзере:  его  величество
охотно стал бы первым вождем рабочих...
   - Избави боже рабочих...
   - Почему? - Дидерих был чрезвычайно изумлен.
   - Потому, что рабочим от этого не поздоровилось бы. Да и нам  бы  это
впрок не пошло.
   - Но ведь если бы не Гогенцоллерны, у нас не было  бы  теперь  единой
Германской империи.
   - Ее у нас и нет, - сказал Бук и с неожиданной  легкостью  вскочил  с
кресла. - Для того чтобы создать  подлинное  единство,  нужно  свободное
волеизъявление, а где оно у нас?  "Едиными вы себя мните,  но
спаяла вас рабства чума". Весной семьдесят первого это крикнул  упоенным
победой немцам Гервег , такой же обломок прошлого, как я сам.
Что сказал бы он нынче?
   Перед  этим  голосом  из  потустороннего  мира   Дидерих   мог   лишь
промямлить:
   - Ах да, вы ведь участник событий сорок восьмого года...
   - Правильнее было бы сказать, дорогой мой  юный  друг,  -  безумец  и
побежденный. Да, мы потерпели поражение, так как были столь наивны,  что
верили в народ. Нам казалось, что он сам сможет добыть то,  что  теперь,
расплачиваясь ценой своей  свободы,  получает  из  рук  повелителен.  Мы
воображали, что он могуч, богат, трезво оценивает свое положение и полон
веры в будущее. Мы не понимали, что этот народ,  политически  еще  более
отсталый, чем другие, после взлета окажется во власти сил прошлого.  Уже
в наше время было много, слишком много людей, равнодушных к общему делу,
-  они  преследовали   личные   интересы   и,   пригретые   каким-нибудь
милостивцем,  были  рады-радехоньки,  что   могут   удовлетворять   свою
низменную жажду роскоши и наслаждений. Нынче таким людям имя легион, ибо
со всех снята забота об общем благе.  Ваши  правители  уже  сделали  вас