в наличный капитал только двенадцать тысяч марок, но целлюлозы вы  могли
бы получить сколько хотите.
   "Вот видишь? - подумал Дидерих. - И эти  двенадцать  тысяч  тебе  еще
придется занять... если тебе дадут..."
   - Вы меня не поняли, господин  Геппель,  -  пояснил  он.  -  Я  и  не
помышляю о женитьбе. Для этого нужны большие деньги.
   Со страхом в глазах, но засмеявшись, Геппель сказал:
   - Я мог бы еще кое-что натянуть...
   - Ну, что вы, что вы!.. - великодушно отмахнулся Дидерих.
   Геппель все более терялся.
   - Чего же вы хотите?
   - Я? Ничего не хочу. Я  полагал,  что  вы  чего-то  хотите,  ведь  вы
пожаловали ко мне.
   Геппель встряхнулся.
   - Так нельзя,  дорогой  Геслинг.  После  всего,  что  случилось...  И
особенно потому, что это так давно уже тянется.
   Дидерих смерил старика взглядом и презрительно скривил губы.
   - Стало быть, вы знали?
   - Уверенности у меня не было, - пробормотал Геппель.
   А Дидерих свысока:
   - Было бы странно, если была бы.
   - Я доверял своей дочери.
   - Вот как можно ошибаться, - сказал Дидерих,  готовый  ухватиться  за
любое средство защиты.
   Лоб Геппеля начал краснеть.
   - К вам я тоже питал доверие.
   - Это значит, что вы считали меня дурачком. - Дидерих  сунул  руки  в
карманы и откинулся на спинку стула.
   - Нет! - Геппель вскочил. - Но я не считал вас проходимцем, каким  вы
оказались.
   Дидерих встал, соблюдая подобающее в таких случаях спокойствие.
   - Надеюсь, вы не откажетесь от сатисфакции? - сказал он.
   Геппель закричал:
   - Да, это было бы вам кстати!  Соблазнить  дочь  и  застрелить  отца.
Вполне достойный вас подвиг чести.
   - Что вы понимаете в вопросах чести! - Дидерих тоже начал горячиться.
- Я вашу дочь не соблазнял. Она сама этого хотела, а потом я уж не мог с
ней развязаться.  Эта  черта  у  нее  от  вас.  -  И  распалясь.  -  Где
доказательство, что вы не были с ней в сговоре? Это западня!
   Глядя на Геппеля, можно было  подумать,  что  он  сейчас  раскричится
громче прежнего. Но он вдруг испугался и сказал обычным голосом,  только
немного задрожавшим:
   - Не будем горячиться в таком  серьезном  деле.  Я  обещал  Агнес  не
терять спокойствия.
   Дидерих ехидно захохотал:
   - Видите? Все это сплошная ложь. Только что вы говорили: Агнес,  мол,
не знает, что вы здесь.
   Отец виновато улыбнулся.
   - Немного дружелюбия. Вы согласны, дорогой Геслинг?
   Но Дидерих решил, что переходить на дружеский тон опасно.
   - Для вас я не Геслинг! - крикнул он. - Для вас я господин доктор!
   - Ах, так, - процедил сквозь зубы Геппель. - Видно, вас еще никто  не
величал "господином доктором"? Можете, конечно,  гордиться  обстановкой,
при которой это впервые происходит.
   - Вы, кажется, намерены оскорбить еще и мою сословную честь?
   Геппель отмахнулся.
   - Ничего я не намерен оскорблять, я лишь спрашиваю себя, что  мы  вам
сделали, моя дочь и я. Вас в самом деле интересует только приданое?
   Дидерих почувствовал, что краснеет.  Тем  решительнее  он  ринулся  в
атаку.
   - Если вы так настаиваете, извольте, скажу: моя добропорядочность  не
позволяет мне жениться на девушке, которая лишена невинности до брака.
   Геппеля, видно, всколыхнул новый взрыв возмущения, но у него  уже  не
было сил на вспышку, он подавил рыдание.
   - Если бы вы видели сегодня ее горе!  Она  во  всем  призналась  мне,
потому что сердце ее не выдержало этой муки. Мне кажется, что она и меня
уже не любит, - только вас. Ее можно понять, ведь вы первый.
   - Откуда я знаю! До того, как я появился  в  вашем  доме,  там  бывал
некий господин Мальман. - И, увидев, что  Геппель  отпрянул,  словно  от
удара в грудь: - А разве можно знать? Кто раз солжет, тому уж веры  нет.
Можно ли требовать, - продолжал он, - чтобы я сделал такую особу матерью
моих детей? Мой долг перед обществом не позволяет мне этого.
   И  он  повернулся  к  Геппелю  спиной,  присел  на  корточки  и  стал
укладывать вещи в раскрытый чемодан.
   За его спиной всхлипывал  отец  Агнес,  и  Дидерих  не  мог  побороть
волнения.  Волновало  его  и  благородное,  мужественное  мировоззрение,
изложенное им, и страдания Агнес и ее отца,  исцелить  которые  запрещал
ему долг, и мучительное воспоминание о своей любви, и вся  эта  трагедия
рока... С напряженно бьющимся сердцем  он  слышал,  как  Геппель  открыл
дверь и закрыл ее, слышал его шаркающие шаги в передней и стук  наружной
двери. "Все кончено!" И Дидерих зарылся головой в  наполовину  уложенный
чемодан и зарыдал. Вечером он играл Шуберта.
   Этим была отдана дань лирическим  переживаниям,  а  теперь  следовало
одеться в броню. Он ставил себе  в  пример  Вибеля,  -  вряд  ли  Вибель
когда-нибудь опускался до подобной сентиментальности. Даже такой невежа,
как Мальман, не нюхавший корпорантского духа, и  тот  преподал  Дидериху
урок: показал ему, что такое  беспощадная  сила.  Он  очень  сомневался,
чтобы у кого-нибудь еще могли быть в душе такие  слабые,  чувствительные
струнки. Это от матери он унаследовал, и, конечно, девушка вроде  Агнес,
такая  же  сумасбродка,  как  его  мать,  сделала  бы   его   совершенно
непригодным для нынешнего  сурового  времени.  Нынешнее  суровое  время.
Слова эти неизменно вызывали в его воображении одну  и  ту  же  картину:
Унтер-ден-Линден, бурлящая толпами безработных - мужчин, женщин,  детей,
с их нищетой, страхом,  мятежом...  и  все  они  укрощены,  у  них  даже
исторгнуты крики "ура". Укрощены властью, всеохватывающей, бесчеловечной
властью; железная и сверкающая, она словно ступает по головам, все и вся
топчет своими копытами.
   "Ничего не поделаешь", - сказал себе  Дидерих  в  восторге  смирения.
Таким и следует быть! И  горе  тем,  кто  не  таков:  они  очутятся  под
копытами. Какие претензии могут предъявить ему  Геппели,  отец  и  дочь?