И он осушил вторую рюмку коньяку. "Отвратительная личность,  -  думал
Дидерих. - А Агнес сидит в темной каморке". Он сказал:
   - С вашим состоянием вы можете выставить свою кандидатуру в  рейхстаг
или заняться чем-нибудь  другим  по  собственному  выбору.  Мой  удел  -
практическая деятельность. Кстати, социал-демократию я рассматриваю  как
врага, ибо это враг кайзера.
   -  Вы  в  этом  уверены?  -  спросил  Бук.  -  Мне  кажется,  что   к
социал-демократам кайзер даже питает тайные симпатии. Он  бы  и  сам  не
прочь сделаться первым вождем рабочих. Только они этого не хотят.
   Дидерих возмутился. Это оскорбительно  для  его  величества.  Но  Бук
продолжал как ни в чем не бывало:
   - Не помните вы разве, как он грозил Бисмарку, что не позволит  своим
войскам охранять богачей?  С  богачами  он,  по  крайней  мере  вначале,
враждовал  так же, как рабочие. Хотя, разумеется,  по  другим
мотивам: трудно ему сжиться с мыслью, что не он один обладает властью.
   Бук опередил Дидериха, на лице которого было написано, что он вот-вот
разразится возгласами негодования.
   - Не думайте, пожалуйста, - оживился он, - что мои  слова  подсказаны
антипатией. Как раз  напротив:  это  нежность,  своего  рода  враждебная
нежность, если хотите.
   - Не понимаю, - сказал Дидерих.
   - Ну, вот: я говорю о  нежности  к  тем,  в  ком  видишь  собственные
слабости, или назовем их - добродетели. Во всяком  случае,  мы,  молодые
люди, все похожи теперь на нашего кайзера: все мы  жаждем  простора  для
своей индивидуальности и в то  же  время  очень  хорошо  чувствуем,  что
будущее принадлежит массам. Второго Бисмарка не будет, и второго Лассаля
 тоже. Быть может, наиболее  одаренные  из  нас  отказываются
признавать это. Он, во всяком случае, не  хочет  это  признать.  А  если
человеку сама собой дается такая огромная власть, то действительно  было
бы самоубийством не переоценить себя. Но в сокровенной глубине души  он,
конечно, терзается сомнениями относительно роли, взятой на себя...
   - Роли? - переспросил Дидерих, но Бук не заметил этого.
   - Ведь она может его далеко завести. В современном мире, таком, каков
он есть, эта роль должна казаться чудовищным парадоксом.  В  наше  время
уже ни от кого не ждут большего, чем от своего соседа Вся сила в среднем
уровне, а не в исключениях, и меньше всего - в великих людях.
   - Но позвольте! - Дидерих ударил себя в грудь - Да разве родилась  бы
Германская империя, не будь у нас великих людей? Все Гогенцоллерны   были великими людьми.
   Бук уже опять кривил губы в усмешке, грустной и скептической.
   - В таком случае им несдобровать. И не только  им,  но  и  нам  всем.
Кайзер, несмотря на разницу положений, стоит перед тем же выбором, что и
я. А я все думаю, кем стать - генералом и  всю  жизнь  посвятить  войне,
которая не предвидится? Или, быть  может,  гениальным  народным  вождем,
хотя народ перерос преклонение перед гениальной личностью и легко  может
обойтись без нее? И то и  другое  романтика,  а  всякая  романтика,  как
известно, кончается крахом.
   Бук опрокинул в себя одну за другой две рюмки коньяку.
   - Так кем же мне стать?
   "Алкоголиком", - про себя ответил Дидерих. Он задавал себе вопрос, не
обязан ли он со скандалом выставить Бука за дверь? Но  на  Буке  мундир!
Кроме того, шум испугает Агнес, она выбежит из  своего  закутка,  и  бог
знает чем это кончится! Так или иначе, он возьмет на заметку Бука и  его
рассуждения.  Неужели  Бук  рассчитывает  сделать   карьеру   с   такими
взглядами?  Дидерих  вспомнил,  что  в  школе  сочинения  Вольфганга  по
немецкой литературе, яркие и  остроумные,  внушали  ему  необъяснимое  и
глубокое недоверие к Буку.
   "Вот-вот. Таким он и остался. Актер, видите ли. Да и  вся  его  родня
такова". Жена  старика  Бука  была  еврейка,  в  прошлом  -  актриса.  И
покровительственная благосклонность, которую выказал ему старик  Бук  на
похоронах отца, задним числом ударила по его самолюбию  Да  и  сын  Бука
решительно  всем  унижает  его:  изысканными  оборотами  речи,   манерой
держаться и знакомством с офицерами.  Кто  он  -  фон  Барним,  что  ли?
Всего-навсего уроженец Нетцига, как и сам  Дидерих.  "Ненавижу  всю  эту
семейку!" Из-под полуопущенных век он рассматривал мясистое  лицо  Бука,
нос с чуть заметной горбинкой и влажно блестевшие задумчивые глаза.
   Бук поднялся:
   - Ну, увидимся дома.  В  ближайший  семестр  я  сдам  государственный
экзамен. А там мне остается единственное поприще: нетцигского  адвоката.
А вы? - спросил он.
   Дидерих сухо сказал, что не хочет терять  времени  и  этим  же  летом
закончит свою докторскую работу. Он проводил Бука в переднюю.  "И  дурак
же ты, - подумал он - Не заметил, что у меня девушка".
   Он вернулся в комнату, самодовольно  ощущая  свое  превосходство  над
Буком, да и над Агнес, которая безропотно ждала его в темной каморке.
   Он открыл дверь. Агнес  сидела,  перевесившись  через  спинку  стула,
тяжело дышала и прижимала к губам носовой платок. Она  подняла  на  него
воспаленные глаза. Он увидел, что она чуть не задохнулась, что она  тут,
в каморке, наплакалась, пока он там в комнате пил коньяк  и  нес  всякий
вздор. Он было рванулся к ней с безграничным раскаянием. Она любит  его!
Она сидела здесь и во имя любви к нему все сносила. Еще мгновение, и  он
протянет руки, кинется к ней и  со  слезами  попросит  прощения.  Но  он
вовремя  сдержался  из  страха   перед   этой   сценой   и   последующим
сентиментальным настроением, которое стоило бы  ему  нескольких  рабочих
дней, а ей опять дало бы перевес над  ним.  Нет,  он  ей  не  покорится!
Агнес,  несомненно,  все  это  умышленно  преувеличивает.  И  он  слегка
коснулся губами ее лба.
   - Ты уже здесь? - спросил он. - Я даже не видел, как ты вошла.
   Она встрепенулась, хотела что-то ответить, но промолчала.
   - Я только что проводил  гостя,  -  сказал  он.  -  Этакое  еврейское
отродье. В какие только перья не рядится! Прямо-таки тошно!
   Дидерих шагал взад и  вперед.  Стараясь  не  встретиться  взглядом  с
Агнес, он все быстрее носился по комнате и все больше входил в раж:
   - Это наши заклятые враги! Они, изволите ли видеть, тонко образованны
и поэтому плюют на все, что для нас, немцев,  свято!  Хватит  с  него  и
того, что мы его терпим. Пусть бы зубрил свои  пандекты    и
помалкивал. Начхать мне на этих  эстетствующих  умников!  -  все  громче
кричал он с намерением задеть Агнес.
   Но она не откликалась, и он придумал новый ход.
   - Все это потому, что теперь меня всегда можно застать дома. По твоей
милости мне приходится сиднем сидеть в этих четырех стенах.