Агнес совершеннолетняя, и ребенка от Дидериха  у  нее  не  будет.  Стало
быть?  "Было  бы  непростительной  глупостью  себе  во  вред   совершить
поступок, к которому меня приневолить  не  могут.  Меня  тоже  никто  не
благодетельствует". Дидерих гордился и радовался при  мысли  о  закалке,
которую он получил.  Корпорация,  военная  служба,  воздух  империализма
воспитали его, научили приспособляться  к  жизни.  Он  дал  себе  слово,
вернувшись в свой родной Нетциг, проводить  в  жизнь  благоприобретенные
принципы, быть глашатаем духа времени. Для того чтобы и самая  внешность
его отражала новое мировоззрение, он на следующее же утро отправился  на
Миттельштрассе к придворному парикмахеру Габи и  решился  на  новшество,
которое все чаще наблюдал теперь среди офицеров и представителей  высших
кругов. До сих пор оно казалось ему настолько аристократическим, что  он
не отваживался  усвоить  его.  И  вот  парикмахер  с  помощью  наусников
симметрично уложил ему усы под прямым  углом  вверх  .  Когда
наусники были сняты, он  не  узнал  себя  в  зеркале.  Оголенный  рот  с
опущенными углами приобрел кошачье-хищное выражение, а кончики усов чуть
не упирались в  глаза,  внушавшие  страх  даже  ему  самому,  точно  они
сверкали на лике самой власти.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Спасаясь от дальнейших притязаний со стороны семейства  Геппелей,  он
тотчас же уехал. В купе  было  нестерпимо  жарко.  Дидерих,  оказавшийся
единственным пассажиром, мало-помалу снял с  себя  все:  сюртук,  жилет,
ботинки. За несколько остановок до Нетцига одиночество его было нарушено
двумя дамами, по виду иностранками. Их явно оскорблял вид его фланелевой
рубашки, а его раздражала их чрезмерная элегантность. Они заговорили  на
каком-то непонятном языке, - видимо, выразили ему протест, но он  только
пожал плечами и положил ноги в  носках  на  скамью.  Дамы  зажали  носы,
взывая о помощи. Пришел проводник, за ним и  сам  начальник  поезда,  но
Дидерих предъявил билет второго класса и сказал, что вправе вести  себя,
как ему угодно. Он даже намекнул, что язык, мол, распускать опасно, ведь
в поезде никогда не знаешь, кто перед тобой. Дидерих одержал  победу,  и
дамы покинули купе, но их  сменила  новая  пассажирка.  Он  встретил  ее
решительным взглядом, она же  попросту  вытащила  из  сумки  колбасу  и,
улыбнувшись Дидериху, стала  есть  с  куска.  Обезоруженный,  он  и  сам
просиял широкой улыбкой. Разговорились. Выяснилось, что она из  Нетцига.
Он назвал себя, она в ответ радостно вскрикнула,  -  как  же,  ведь  они
старые знакомые.


   - Да ну? - Дидерих уставился на нее. Он разглядывал ее пухлое розовое
лицо с мясистыми губами и дерзким вздернутым носиком, белокурые  волосы,
гладко и аккуратно причесанные, молодую жирную шею и  пальцы,  сжимавшие
колбасу и торчавшие из митенок, тоже как розовые сосиски.
   - Нет, - заявил он решительно, - знать вас  я  не  знаю,  но  что  вы
чрезвычайно аппетитны, это бесспорно. Совсем как розовый поросеночек.  -
И он обхватил ее за талию. В тот же миг  она  закатила  ему  оплеуху.  -
Знатно! - сказал он и потер щеку. - И много у вас таких припасено?
   - На всех нахалов хватит!
   Она залилась воркующим смехом,  бесстыдно  подмигнув  ему  маленькими
глазками.
   - Кусок колбасы можете получить, а на большее не рассчитывайте!
   Он невольно сравнил ее манеру защищаться  с  безответностью  Агнес  и
подумал: "На такой можно спокойно жениться".
   Наконец она назвала себя, но только по имени, и, так как он  все  еще
не узнавал ее, стала расспрашивать о его сестрах.
   - Густа Даймхен! - воскликнул он, и оба радостно захохотали.
   - Помните, как вы мне дарили пуговицы, которые срезали с лоскутков на
вашей фабрике? Ах, господин доктор, этого я никогда не  забуду.  Знаете,
что я с ними делала? Припрятывала, а когда мать  давала  мне  деньги  на
пуговицы, покупала себе конфеты.
   - Значит, вы еще и практичны! - Дидерих был в восторге. - Помню,  как
вы девчонкой лазили к нам через ограду. Панталон вы обычно не носили,  и
когда юбочка задиралась, чего только, бывало, снизу не увидишь!
   Она взвизгнула: воспитанные люди не вспоминают о таких вещах.
   - Теперь все это, конечно, еще обольстительнее, - добавил он.
   Она сразу перестала смеяться:
   - Я помолвлена!
   Она помолвлена с Вольфгангом Буком! Дидерих,  скорчив  разочарованную
мину, умолк. Потом сдержанно сказал, что знает Бука.
   Она осторожно спросила:
   -  Вы,  вероятно,  считаете  его  взбалмошным?  Но  Буки  ведь  очень
аристократическая семья. Правда, есть семьи побогаче...
   Изумленный Дидерих вскинул на нее глаза. Она подмигнула. На  языке  у
него вертелся вопрос, но вся его отвага сразу испарилась.
   Уже под самым Нетцигом фрейлейн Даймхен осведомилась:
   - А ваше сердце, господин доктор, еще свободно?
   - От помолвки  пока  удалось  отвертеться...  -  Он  многозначительно
кивнул.
   - Ах, вы непременно должны мне все рассказать! - воскликнула она.  Но
поезд уже подходил к перрону.
   - Надеюсь, мы еще встретимся, и даже в ближайшем будущем, -  заключил
разговор  Дидерих.  -  Замечу  только,  что  молодой  человек  иной  раз
оказывается черт знает в каком щекотливом  положении.  Одно  неосторожно
сказанное слово - и жизнь испорчена.
   Обе сестры Дидериха встречали его на перроне. Увидев  Густу  Даймхен,
они сначала презрительно поджали губы, но затем кинулись ей навстречу  и
помогли нести вещи. Оставшись с Дидерихом втроем, они объяснили,  почему
так  усердствовали.  Оказывается,   Густа   получила   наследство.   Она
миллионерша. Так вот оно что! Он онемел от благоговения.
   Сестры  поспешили   сообщить   ему   подробности.   Какой-то   старый
родственник в Магдебурге , за которым Густа ухаживала до самой
смерти, завещал ей весь свой капитал.
   - Недешево он ей достался, - заметила Эмми, -  старик,  говорят,  под
конец был ужасно неаппетитен.
   - Да и вообще, кто знает, что там у них было, - подхватила  Магда,  -
ведь она целый год прожила с ним одна.
   Дидерих вспылил.