несколько раз безуспешно пытался  завязать  разговор,  пока  наконец  не
нашел подходящего начала.
   - Замечательные шрамы, - сказал он и повернулся к первому гостю: - Вы
не находите?
   Дидерих насторожился: гость сильно смахивал на еврея.  Но  бургомистр
отрекомендовал его:
   - Господин асессор Ядассон из  прокуратуры,  -  после  чего  Дидериху
оставалось только отвесить низкий поклон.
   -  Не  тратьте  драгоценного  времени,  -  сказал  бургомистр,  -  мы
только-только начинаем.
   Он налил Дидериху пива и пододвинул семгу.
   - Жена и теща в  городе,  дети  в  школе,  вот  я  и  блаженствую  на
холостяцком положении. Хоть час - да мой! За ваше здоровье!
   Господин из прокуратуры, смахивающий на еврея,  никого  и  ничего  не
замечал, кроме хорошенькой горничной. Пока она  что-то  переставляла  на
столе рядом с ним, одна его рука скрылась из виду. Управившись,  девушка
вышла, и асессор Ядассон уже собирался заговорить о делах  общественных,
но бургомистр настойчиво бубнил о своем:
   - Обе дамы раньше, чем к  обеду,  не  вернутся,  теща  отправилась  к
зубному врачу. Я знаю, что это значит, с ней не скоро справишься, а  тем
временем дом в нашем полном распоряжении.
   Он достал из буфета ликер, сначала сам его расхвалил, потом предложил
гостям оценить его по достоинству и с полным  ртом  продолжал  монотонно
превозносить эти идиллические предобеденные часы.  Однако,  несмотря  на
все блаженство, на лице его все явственнее проступала тень озабоченности
-  он,  видно,  чувствовал,  что  в  таком  духе   разговор   не   может
продолжаться, и после общего минутного молчания решился:
   - Осмелюсь высказать предположение, господин доктор Геслинг...  Мы  с
вами ведь не ближайшие соседи, и я счел бы вполне естественным, если  бы
вы сначала посетили кой-кого из других официальных лиц в городе.
   Дидерих  собирался  уже  соврать  и  заранее  покраснел.  "Все  равно
раскроется", - вовремя спохватился он и сказал:
   - Совершенно верно,  я  разрешил  себе...  То  есть,  само  собой,  я
направился прежде всего к вам, господин бургомистр. И только из уважения
к памяти моего  покойного  отца,  можно  сказать,  благоговевшего  перед
господином Буком...
   - Понятно, совершенно понятно. - Бургомистр  выразительно  кивнул.  -
Господин Бук старейший среди  заслуженных  граждан  нашего  города,  его
влияние законно и оправданно.
   - До  поры  до  времени,  -  неожиданно  резким  фальцетом  выкрикнул
господин с  еврейской  внешностью  и  вызывающе  взглянул  на  Дидериха.
Бургомистр склонился над тарелкой с сыром. Дидерих понял, что защиты ему
ждать не от кого, и  часто  заморгал.  Взгляд  асессора  так  неотступно
требовал чистосердечного признания вины, что Дидерих робко  заговорил  о
почтении,  "вошедшем  в  кровь  и  плоть".   Стал   даже   оправдываться
воспоминаниями детства, путано объясняя, почему он  нанес  первый  визит
Буку. Говоря, он не сводил испуганных глаз с огромных,  красных,  сильно
оттопыренных ушей господина из прокуратуры. Тот выслушал  до  конца  всю
эту  невнятицу,  точно  перед  ним  был   подсудимый,   запутавшийся   в
показаниях; наконец он отчеканил:
   - В иных случаях почтительные чувства на то и  существуют,  чтобы  их
вытравить.
   Дидерих прикусил язык; затем решил,  что  лучше  всего  засмеяться  с
видом человека, понимающего шутку. Бургомистр улыбнулся своей бесцветной
улыбкой и примирительно развел руками.
   - Доктор Ядассон любит острое словцо, что я лично высоко ценю в  нем.
Но самый  пост  мой  обязывает  меня  рассматривать  вещи  объективно  и
беспристрастно. Поэтому я не могу не сказать: с одной стороны...
   - Перейдем сразу к другой стороне, - потребовал  асессор  Ядассон.  -
Для меня, как представителя  государственного  ведомства  и  убежденного
сторонника  существующего  строя,  этот  самый  господин   Бук   и   его
единомышленник депутат рейхстага Кюлеман по своему прошлому и  по  своим
взглядам попросту крамольники, и только. Я не желаю играть в прятки, это
было  бы  недостойно  немца.  Открывать  дешевые  столовые  -   сделайте
одолжение, но лучшая пища для народа - благонадежный образ  мыслей.  Дом
для умалишенных тоже не бесполезное учреждение.
   - Если он проникнут верноподданническим духом! - подхватил Дидерих.
   Бургомистр жестами успокаивал их.
   - Господа, - молил  он.  -  Господа!  Между  нами  говоря,  при  всем
уважении к упомянутым лицам, все же, с другой стороны...
   - С другой стороны! - строго подчеркнул Ядассон.
   - ...все же, с другой стороны, приходится глубоко сожалеть о наших, к
моему прискорбию, столь  неблагоприятных  отношениях  с  представителями
правительства,  хотя   разрешите   сказать   вам,   что   исключительная
непримиримость господина регирунгспрезидента  фон  Вулкова  к  городским
властям...
   - К группам неблагонамеренных, - перебил бургомистра Ядассон.
   Дидерих набрался смелости:
   - Я либерал до мозга костей, но должен сказать, что...
   - Город, - объявил асессор, -  город,  который  глух  к  справедливым
требованиям  правительства,  не  вправе  удивляться,  что  правительство
отвернулось от него.
   - Время на проезд от Берлина до Нетцига, будь у нас лучшие  отношения
с правящими кругами, можно было бы сократить вдвое, - компетентным тоном
вставил Дидерих.
   Бургомистр терпеливо ждал, пока его гости доведут дуэт до  конца.  Он
сидел бледный, с полуопущенными веками под  стеклами  пенсне.  Вдруг  он
поднял глаза и произнес с жидкой улыбкой:
   - Господа, вы ломитесь в открытую дверь, я сознаю, что  образ  мыслей
наших городских властей не отвечает духу времени. Поверьте, не моя вина,
что его величеству не была направлена верноподданническая телеграмма  во
время его пребывания в провинции на прошлогодних маневрах...
   - Магистрат занял глубоко антинемецкую позицию, - объявил Ядассон.
   - Выше знамя национализма! - потребовал Дидерих.
   Бургомистр воздел руки.
   - Милостивые государи, разве  я  этого  не  знаю?  Но  я  всего  лишь
председатель  магистрата  и,   к   сожалению,   обязан   выполнять   его
постановления. Создайте другие условия! Господин асессор еще помнит  наш
спор с регирунгспрезидентом по поводу учителя Реттиха, социал-демократа.
Я не мог принять против него  репрессивные  меры.  А  господину  Вулкову