способность к безусловному повиновению, обречен на загнивание...
   Тем временем все вошли в ресторан. Лауэр со своими друзьями уже сидел
за столиком.
   - Не присядете ли к нам? Ведь, в конце концов,  все  мы  либералы,  -
обратился к Дидериху Гейтейфель.
   - Либералы, само собой. Но в таком важном вопросе, как национализм, я
не признаю половинчатости. Для меня существуют  только  две  партии.  Их
самолично определил кайзер: за его величество и  против  него.  Поэтому,
господа, за вашим столом мне нечего делать. Он отвесил чопорный поклон и
подошел к свободному столику. Ядассон и  пастор  Циллих  последовали  за
ним. Посетители, сидевшие за соседними столами, начали  оглядываться;  в
зале наступила тишина. Опьяненный событиями дня, Дидерих решил  заказать
шампанское. За первым столиком шушукались, затем кто-то  отодвинул  свой
стул. Это был член  окружного  суда.  Он  откланялся,  подошел  к  столу
Дидериха, пожал руку ему, Ядассону, пастору Циллиху и покинул ресторан.
   - Давно бы  так,  -  сказал  Ядассон.  -  Фрицше  своевременно  понял
шаткость своего положения.
   - Во всем нужна четкость и ясность, - сказал Дидерих. - У кого чистая
совесть в вопросах национализма, тому  совершенно  нечего  бояться  этих
людей.
   Но пастору Циллиху было явно не по себе.
   - Путь праведника, - сказал он, - устлан терниями. Вы еще не  знаете,
на  какие  интриги  способен  Гейтейфель.  Завтра  он  по  всему  городу
растрезвонит о нас, припишет нам бог весть какие ужасы.
   Дидерих  вздрогнул.  Доктор  Гейтейфель  ведь  знает  о   той,   надо
признаться, темной полосе его  жизни,  когда  он  пытался  увильнуть  от
военной службы! Гейтейфель написал  ему  язвительное  письмо,  отказался
выдать свидетельство о болезни! Он держал  Дидериха  в  руках,  мог  при
желании навек уничтожить. С перепугу Дидериху пришло даже в голову,  что
доктор Гейтейфель может  припомнить  ему  еще  и  школьные  дела,  когда
Гейтейфель смазывал ему  горло  и  при  этом  упрекал  в  трусости.  Лоб
Дидериха покрылся испариной. С тем большим  шумом  заказал  он  омары  и
шампанское.
   Среди  масонской  братии   вновь   шел   взволнованный   разговор   о
насильственной смерти молодого рабочего Что возомнили о себе военщина  и
юнкера, задающие в ней тон? Лица запылали, и друзья наконец договорились
до того, что бразды правления должны быть переданы буржуазии, на которой
фактически все держится. Фабрикант  Лауэр  желал  знать,  какими  такими
особыми достоинствами  может  похвастаться  перед  остальными  смертными
господствующая каста?
   - Чистотой расы? Даже этого сказать нельзя, -  утверждал  он.  -  Все
они, включая княжеские семьи, - не без примеси  еврейской  крови.  Не  в
обиду будь сказано моему другу Кону.
   Пора было вмешаться. Дидерих сознавал это Он быстро опрокинул в  себя
бокал вина, встал, твердо ступая, вышел на середину зала  и  остановился
под готической люстрой.
   - Господин фабрикант Лауэр, - сказал он, - я  позволю  себе  спросить
вас: когда вы говорите  о  княжеских  фамилиях,  у  которых,  по  вашему
личному мнению, есть примесь еврейской крови, вы имеете также в  виду  и
немецкие княжеские фамилии?
   Лауэр спокойно, почти дружелюбно, ответил:
   - Разумеется!
   - Так! - протянул Дидерих и перевел дыхание, готовя решительный удар.
При общем внимании всего зала он продолжал: -  А  к  числу  оевреившихся
княжеских фамилий вы относите и ту,  которую  мне  незачем  называть?  -
Дидерих внутренне ликовал, вполне уверенный, что теперь уж его противник
растеряется, залопочет бессвязный вздор, спрячется под стол.  Но  он  не
предвидел меры цинизма, на который натолкнулся.
   - Ну конечно, - сказал Лауэр.
   Дидерих от ужаса растерял весь свой апломб. Он оглянулся по сторонам,
как бы проверяя, не изменил ли ему слух. По лицам окружающих понял,  что
он не ослышался. Тогда он заявил,  что  в  дальнейшем  выяснится,  какие
последствия для господина фабриканта будут  иметь  подобные  речи,  и  в
весьма относительном порядке отступил  в  дружественный  лагерь.  В  эту
минуту на сцене появился Ядассон, на время отлучавшийся неизвестно куда.
   - Я не  был  свидетелем  происшедшего,  -  тотчас  объявил  он.  -  Я
подчеркиваю это обстоятельство, так как в дальнейшем оно может оказаться
весьма важным.
   Он попросил все подробно изложить ему. Дидерих с жаром  выполнил  его
просьбу; то, что противнику теперь отрезаны все пути,  он  считал  своей
неотъемлемой заслугой.
   - Теперь господин фабрикант у нас в руках.
   - Еще как, - сказал Ядассон, что-то записывая.
   В ресторан,  с  трудом  передвигая  негнущиеся  ноги,  вошел  пожилой
человек с  угрюмой  физиономией.  Раскланиваясь  направо  и  налево,  он
направился  было  к  столу  крамольников.  Но  Ядассон   успел   вовремя
перехватить его.
   -  Господин  майор  Кунце!  Одну  минуту!  -  он  принялся   шепотком
уговаривать его, движением глаз указывая то  вправо,  то  влево.  Майор,
видимо, не знал, на что решиться.
   - Вы ручаетесь мне честным словом, господин асессор, - сказал  он,  -
что так действительно было сказано?
   Ядассон дал слово. Тут к столику подошел брат господина Бука, высокий
и элегантный. Вежливо улыбаясь, он предложил дать  майору  исчерпывающие
объяснения. Майор ответил, что весьма сожалеет, но  подобным  речам  нет
оправдания. Он был мрачен как туча и все  же  с  грустью  поглядывал  на
старое насиженное место. Но в решающую минуту Дидерих достал из  ведерка
бутылку шампанского. Майор заметил это и направил свои стопы туда,  куда
повелевал долг. Ядассон представил:
   - Господин Геслинг, фабрикант.
   Дидерих и майор обменялись крепким рукопожатием. Они  твердо  и  ясно
взглянули друг другу в глаза.
   - Господин доктор, - сказал майор, - вы поступили как истый немец.
   Послышалось шарканье, скрип стульев, все подняли бокалы, чокнулись  и
наконец  выпили.  Дидерих  тотчас  же  заказал  вторую  бутылку.   Майор
опрокидывал в себя бокал, как только  его  наполняли,  и  заверял  своих
собутыльников, что, если дело  коснется  немецкой  верности,  он  спуску
никому не даст.
   - Хотя моему государю  угодно  было  уволить  меня  с  действительной
службы...