великой державой, и пока вы наживаете капиталы, как  умеете,  и  тратите
их, как хотите, они построят вам, вернее - себе, еще и флот,  который  в
ту пору мы построили бы сами  .  Только  теперь  вы  поймете
слова, сказанные  в  те  дни  нашим  поэтом:  "И  в  бороздах,  Колумбом
проведенных, грядущее Германии восходит" .
   - Бисмарк действительно кое-что  сделал,  -  сказал  Дидерих  с  чуть
заметной ноткой торжества в голосе.
   - В том-то и суть, что ему позволили это сделать. И  хотя  осуществил
он все собственными руками, формально он действовал от имени властелина.
Могу сказать с полным  правом,  мы,  люди  сорок  восьмого,  были  много
честнее. Я тогда сам расплатился за свои дерзания.
   - Да, я знаю, вы были приговорены к смерти, - сказал  Дидерих,  опять
сомлев от благоговения.
   -  Я  был  приговорен  к  смертной  казни,  ибо  защищал  суверенитет
Национального  собрания    против  самовластия  и  повел  на
восстание народ, прибегший к самообороне. Единство Германии, которое  мы
хранили в наших сердцах ,  было  долгом  нашей  совести,  все
вместе и каждый в отдельности мы несли за него ответственность. Нет!  Мы
не прославляли  так  называемых  творцов  германского  единства.  Когда,
отданный на милость победителя, я вместе  с  последними  моими  друзьями
ожидал здесь, в моем доме, прихода королевских солдат,  я,  великий  или
ничтожный, был человеком, я сам боролся за свой идеал. Я  был  одним  из
многих, но человеком. Куда девались нынче люди?
   Старик умолк, и лицо у него было  такое,  точно  он  прислушивался  к
чему-то. Дидериха бросало в жар и холод. Он чувствовал,  что  молчать  в
ответ на эти речи больше нельзя. Он сказал:
   - Теперь германский народ, слава богу,  уже  не  народ  мыслителей  и
поэтов , теперь он  ставит  перед  собой  практические  цели,
диктуемые духом времени.
   Старик, погруженный в свои думы, встрепенулся и, указывая  пальцем  в
потолок, сказал:
   - В те времена у меня бывал весь город,  теперь  мой  дом  пуст,  как
никогда, последним покинул его Вольфганг. Я готов от всего  устраниться,
но свое прошлое, молодой человек, нужно уважать даже в том случае,  если
оказываешься в числе побежденных.
   - Без сомнения, - сказал Дидерих. - Да вы  ведь  по  сей  день  самый
влиятельный человек в городе. Только и слышишь  -  это  город  господина
Бука.
   - Да ничего такого мне  вовсе  не  надо,  пусть  он  сам  себе  будет
хозяином. - Старик глубоко вздохнул. - Это дело сложное и запутанное, вы
исподволь  начнете  разбираться  в  нем,  когда  познакомитесь  с  нашим
самоуправлением. Что ни день, правительственные власти и  их  хозяева  в
лице юнкеров  наседают  на  нас  все  сильнее.  Сегодня  нас  заставляют
снабжать светом помещиков, которые нам не платят никаких налогов, завтра
нас обяжут строить для них дороги. В конце концов и самое самоуправление
под угрозой. Вы вскоре убедитесь, что мы живем в осажденном городе.
   Дидерих снисходительно улыбнулся.
   - Все это, я полагаю, не так уж  страшно,  ведь  наш  кайзер  человек
насквозь современный?
   - Да, разумеется, - сказал Бук. Он поднялся, покачал  головой,  но...
предпочел промолчать. Он протянул Дидериху руку. - Милейший доктор,  мне
ваша дружба так же дорога, как в свое время -  дружба  вашего  покойного
отца. Сегодняшняя беседа дает мне право надеяться, что мы и с вами будем
во всем единодушны.
   В синих глазах старика сияло столько теплоты, что Дидерих ударил себя
в грудь:
   - Я либерал до мозга костей.
   -  Больше  всего  берегитесь  регирунгспрезидента     фон
Вулкова. Это враг, которого навязали нам на шею. Магистрат  поддерживает
с ним только самые необходимые отношения. Я имею честь состоять в  числе
тех, с кем этот господин не раскланивается.
   - Да что вы? - воскликнул Дидерих, искренне потрясенный.
   Бук уже открывал перед ним двери, но, казалось,  он  еще  над  чем-то
раздумывает.
   - Погодите! - Он торопливо  подошел  к  книжным  полкам,  нагнулся  и
вынырнул из  пыльной  глубины  с  квадратным  томиком  в  руках.  Слегка
покраснев, с  затаенным  сиянием  в  глазах,  старик  быстрым  движением
протянул его Дидериху.
   - Вот, возьмите. Это мои "Набатные колокола". Мы и поэтами были...  в
ту пору . - И он мягко подтолкнул Дидериха к выходу.


   Флейшхауэргрубе круто поднималась в гору,  но  Дидерих  запыхался  не
только  по  этой  причине.  Сквозь  смятение  первых  минут   постепенно
пробилась мысль, что он свалял  дурака.  "Ведь  этот  старый  болтун  не
больше, чем пугало воронье, а я на  него  чуть  ли  не  молюсь".  Смутно
вспомнилось детство, когда старик Бук, в сорок восьмом  приговоренный  к
смертной казни, внушал ему  такой  же  страх  и  трепет,  как  постовой,
стоявший на углу, и привидение в замке.  "Неужели  я  навсегда  останусь
тряпкой? Другой на моем месте сразу оборвал бы  его!  Да  и  черт  знает
какие неприятности могут произойти оттого, что я молча выслушивал  такие
компрометирующие речи, а если и возражал,  то  слишком  слабо".  Дидерих
придумывал впрок энергические ответы. "Старик,  конечно,  расставил  мне
сети. Хотел захватить меня врасплох и обезвредить. Да не  на  таковского
напал!" Воинственно шагая по Кайзер-Вильгельмштрассе, Дидерих  стискивал
кулаки в кармане. "Пока еще придется поддерживать  отношения.  Но  пусть
только сила окажется на моей стороне, тогда ему несдобровать".
   Дом  бургомистра,  свежевыкрашенный  масляной  краской,  ослепительно
сверкал  зеркальными  стеклами  окон.  Дидериха  встретила   хорошенькая
горничная. По  лестнице,  освещенной  лампой,  которую  держал  в  руках
приветливо  улыбающийся  терракотовый  мальчик,   Дидерих   поднялся   в
переднюю, где перед каждым предметом, будь то даже подставка для зонтов,
был разостлан маленький коврик. Из передней его ввели  в  столовую.  Под
гастрономическими  картинами,  висевшими  на  обшитых  светлым   деревом
стенах, бургомистр и неизвестный  Дидериху  господин  сидели  за  вторым
завтраком. Доктор Шеффельвейс подал Дидериху бледную руку и  окинул  его
взглядом поверх пенсне. Непонятно  было,  видит  ли  он  того,  на  кого
смотрит, так мутен был взгляд этих глаз, бесцветных, как и все  лицо,  с
разлетающимися, жиденькими, тоже какими-то мутными  бачками.  Бургомистр