партийная газета разъяснила, чего стоят его заигрывания с  рабочими.  Со
мной, конечно, такого не случится, чтоб засесть в тюрьму за  оскорбление
величества и оставить своих рабочих без куска  хлеба.  Я  выбираю  более
практические средства для выражения  своих  социальных  взглядов.  -  Он
сделал торжественную паузу. - Вот почему  я  решил  выплачивать  девушке
заработную плату, пока ей придется лежать в  больнице.  Кстати,  сколько
она получает? - быстро спросил он.
   - Полторы марки, - сказал Наполеон Фишер.
   - Ну, что ж... Пусть она хоть два месяца пробудет  в  больнице.  Даже
три... Разумеется, вечно платить я не намерен.
   -  Ей  всего  четырнадцать  лет,  -  сказал  Наполеон  Фишер,   глядя
исподлобья. - Она может требовать компенсации за увечье.
   Дидерих испуганно засопел.
   На лице Наполеона Фишера уже опять играла его неопределенная усмешка,
он смотрел, как хозяин трусливо сжимает в кармане кулак.  Дидерих  вынул
Руку.
   - А теперь ступайте и сообщите рабочим о моем великодушном решении! Я
спутал ваши  карты,  а?  Толковать  о  низостях  капиталистов  вам  куда
приятнее! В старика Бука вы теперь, наверно, мечете на  своих  собраниях
громы и молнии!
   Наполеон Фишер в недоумении вытаращил глаза, но Дидерих  сделал  вид,
будто ничего не замечает.
   - Да и на мой взгляд не очень-то благопристойно, -  продолжал  он,  -
если кто-либо женит сына именно на той девушке, с матерью которой у него
были шуры-муры незадолго до рождения этой девушки... Но...
   В лице Наполеона Фишера что-то дрогнуло.
   - Но... - патетически повторил Дидерих, - я отнюдь не желал бы, чтобы
мои рабочие об этом трезвонили. А вам, Фишер, незачем науськивать их  на
городские власти  только  потому,  что  один  из  советников  магистрата
совершил нечто такое, чего и доказать нельзя. - Он в негодовании  потряс
кулаком. - Обо мне уже распространяли слух, будто  я  подстроил  процесс
против  Лауэра.  Я  не  хочу  больше  никаких  сплетен,  пусть   рабочие
помалкивают.
   Он наклонился к механику и перешел на более интимный тон:
   - Ну, а так как я знаю, Фишер, каким влиянием вы пользуетесь...
   Он неожиданно раскрыл руку: на его ладони лежали три крупные  золотые
монеты.
   Наполеон Фишер посмотрел на них, и лицо его перекосилось,  словно  он
увидел самого сатану.
   - Нет! - воскликнул он. - Нет и нет! Своим убеждениям  я  никогда  не
изменю! За все золото мира не изменю!
   Глаза его покраснели, он взвизгивал. Дидерих попятился:  ему  еще  не
доводилось так близко заглядывать в лицо крамолы.
   - Мы выведем правду на свет! - пронзительно кричал Наполеон Фишер.  -
Это наше, пролетариев, кровное дело! И здесь уж, господин доктор, вы нам
не помешаете! Гнусные деяния имущих классов...
   Дидерих живо налил ему рюмку коньяку.
   - Фишер, - подчеркнуто сказал он, - деньги я  предлагаю  вам  за  то,
чтобы мое имя в этом деле не было названо.
   Но Наполеон Фишер не желал ничего слушать; он гордо откинул голову.
   - У нас, господин доктор, не практикуется принудительное  привлечение
свидетелей. Нет, мы  таких  вещей  не  делаем.  Если  кто  снабжает  нас
агитационным материалом, ему не о чем беспокоиться.
   - Ну, значит, все в порядке, - сказал Дидерих, облегченно вздохнув. -
Я никогда не сомневался, Фишер, что вы большой политик. И поэтому насчет
той девушки, я имею в виду пострадавшую работницу... Только  что  я  вам
оказал большую услугу, рассказал о гнусных поступках Бука...
   Наполеон Фишер польщенно ухмыльнулся.
   - Господин доктор изволили сказать,  что  я  большой  политик.  И  я,
конечно, постараюсь замять вопрос о компенсации  за  увечье.  Знать  всю
подноготную любого представителя высших кругов для нас важнее, чем...
   - ...судьба одной работницы, - закончил за него Дидерих. - Вы  всегда
рассуждаете, как политик.
   - Всегда, -  подтвердил  Наполеон  Фишер.  -  До  свиданья,  господин
доктор.
   Он вернулся в цех. Дидерих пришел к выводу, что пролетарская политика
имеет свои хорошие стороны. И сунул свои золотые в карман.
   На следующий день вечером в гостиную снесли зеркала  со  всего  дома.
Эмми, Магда и Инга Тиц так вертелись перед ними, что  едва  не  свернули
себе шею. Наконец они нервно присели на краешки стульев.
   - О боже, ведь уже пора!
   Но на этот раз Дидерих твердо решил не приезжать слишком рано, как на
процесс Лауэра. Не жди эффекта от своего появления, если ты пришел одним
из первых. Когда наконец собрались в дорогу, Инга Тиц еще раз  попросила
извинения у фрау Геслинг, что заняла ее место в карете.
   - Ах, господи, - повторила фрау Геслинг, - да ведь я с удовольствием.
Для  меня,  старухи,  такие  многолюдные   вечера   очень   утомительны.
Веселитесь, детки! - И она, прослезившись, обняла дочерей, но те холодно
отстранились. Они знали, что мать  попросту  трусит,  ибо  теперь  везде
судили и рядили только об одном -  о  чудовищной  сплетне,  которую  она
пустила.
   В карете Инга тотчас же заговорила о том же.
   - Да, Буки и Даймхен! Ужасно любопытно,  хватит  ли  у  них  смелости
появиться сегодня в "Гармонии".
   -  Им  нельзя  не  приехать,  -  спокойно  заметила  Магда.  -  Своим
отсутствием они подтвердили бы, что это правда.
   - А хотя бы и так! - сказала Эмми. - По-моему, это  их  личное  дело.
Меня оно нисколько не волнует.
   - Меня тоже, - присоединился Дидерих. - Впрочем, я только сегодня  от
вас обо всем услышал, фрейлейн Тиц.
   Инга Тиц вспыхнула. Так легко к этой  скандальной  истории  отнестись
нельзя. Может быть, Дидерих решил, что она, Инга, все это сочинила?
   - У Буков давно уже душа не на месте: даже слуги все знают.
   - Ну, значит, сплетня состряпана в людской, - сказал Дидерих,  слегка
толкнув Магду, которая тоже, будто нечаянно, задела его колено.
   Тут  всем  пришлось  выйти  из  кареты  и  спуститься  по   лестнице,
соединяющей новую часть Кайзер-Вильгельмштрассе  с  низко  расположенной
Рикештрассе. Дидерих ворчал: пошел дождь, и бальные  туфли  промокли.  К
тому же у входа в празднично освещенную  "Гармонию"  толпились  бедняки;
они неприязненно пялились на публику. Разве нельзя  было  снести  этакую