моего имени.
   На  углу  стола  Терра  набрасывал   статью,   руководствуясь   этими
указаниями. Белла Кнак-Мангольф то и дело отрывала его; она уверяла, что
особенно восхищается изяществом формы в речах Терра. Несчастье  коренным
образом изменило ее: сорванца и попрыгуньи  не  было  и  в  помине;  она
держала  себя  важно  и  величаво  и  старалась  выражаться  как   можно
изысканнее. Воздевала руки кверху под прямым углом,  говорила  несколько
свысока и корчила гримаску, которая казалась ей глубокомысленной.
   - Как это надо понимать? -  спросила  она  у  Терра.  -  Вы  защищали
рабочих, которые подстрекали к забастовке,  как  это  надо  понимать?  -
повторила она с раздражением.
   - Но ведь их оправдали.
   - Да. Однако они нас все равно ненавидят, - руки воздеты  под  прямым
углом, - просто потому, что мы красивые, утонченные люди. Их несчастье в
том, что они так ужасающе уродливы,  и  за  это  они  ненавидят  нас.  -
Гримаска.
   Терра записал в  свой  отчет:  напыщенная  гусыня.  Урожденная  Кнак,
которая стояла подле него, прочла и с возмущением удалилась.
   Он кончил; вступление рейхсканцлер написал собственноручно:  "Депутат
рейхстага Терра  был  удостоен  чести  выслушать  в  более  чем  часовой
аудиенции  личное  мнение  главы  правительства  по  поводу   положения,
создавшегося в связи с его  знаменательной  речью  в  рейхстаге".  Терра
вынужден  был  подписаться  под  этим.  Ланна  оставил  статью  у  себя,
намереваясь лично отдать ее в печать.
   Терра встал, чтобы откланяться. Графиня Алиса прочла отчет, на лице у
нее отразилось все ее честолюбие.
   Они простились так официально, словно за  интересами  честолюбия,  за
этой светской маской никогда ничего не было.
   Госпожа Белла Мангольф милостиво подняла к его  губам  изогнутую  для
поцелуя руку. Открыто мстить  за  обиду  ей  не  позволяла  утонченность
натуры.
   - Ваше сиятельство, вы сегодня днем изволили обнадежить меня каким-то
неприятным известием, - с порога спросил Терра.
   - Да-да. Я вынужден представить вас к ордену. - Ланна  взял  его  под
руку. - Милый друг, я знаю вас, и я в этом вопросе  склоняюсь  к  вашему
мнению. Но наденьте орден! Сделайте это для меня!  У  моей  приятельницы
Альтгот это будет весьма кстати. О вашем приглашении я позабочусь.
   И Терра закрыл за собой дверь, - в пылу раздражения ему казалось, что
он отгораживается ею от каких-то жалких марионеток. Неужели одна из  них
была его возлюбленной? Он и на этот раз не увлек ее за собой. Так  будет
еще сотни раз, и вся вина в ней;  едва  пообещав  себя,  она  немедленно
отступает. Она не  способна  на  самопожертвование,  ей  суждено  многое
упустить в борьбе за суетные блага.
   Какой свет бросает на  нее  эта  приятельница!  "Только  приятельница
вполне заканчивает ее характеристику. Ни за что на свете не хотел  бы  я
упустить случай видеть их рядом".  Он  разглядывал  мебель  в  комнатах,
через которые проходил. Громадное роскошное зеркало в зеленой, громадное
роскошное зеркало в желтой, - такое же, как в  красной,  из  которой  он
вышел. Повсюду одни и те же по-старинному  громоздкие  диваны,  консоли,
столы - размеры, количество и однообразие говорили  о  славе  и  величии
рода Ланна. О его  древности  свидетельствовали  исторические  реликвии,
большие серебряные щиты на стенах, приспособленные для восковых  свечей,
на  пышных  каминах  гербы  знатных  семейств,  связанных  с   хозяевами
отдаленным родством. В красной гостиной, где  она  принимала  его,  было
нечто вроде алтаря, уставленного драгоценными  безделушками;  и  кресла,
среди которых разыгрывалась их любовь, были предназначены не  иначе  как
для кардиналов. Ах,  да,  пресловутое  миллионное  наследство  получено,
сквозь историческую бутафорию проглядывало свежее богатство.  Все  здесь
являло  расцвет  германского  духа   в   сочетании   с   соответствующим
великолепием и блеском.
   Тем лучше! Девушке, ради которой зря пропадала его  жизнь,  не  нужно
больше надувать ростовщиков фальшивыми ожерельями, - совершенно так  же,
как в свое время женщина с той стороны надула некоего  Морхена.  "Видно,
мне суждено губить себя ради такого рода женщин!"
   Он уже вышел на улицу, закурил, вместе с клубами  дыма  выдыхая  свою
злость. Несколько успокоившись, он задал себе вопрос:  что,  собственно,
случилось? Неужели хотя бы в самом отдаленном уголке души  он  надеялся,
что сегодня будет их помолвка?
   Увы! Помолвке не суждено быть никогда, и тем не  менее  они  обречены
друг другу до конца дней: со всеми желаниями и обетами, со всей страстью
и ненавистью, со всей потребностью  любви  целой  человеческой  жизни...
Шагая, он смотрел в землю; он чувствовал на шее ее руки, которые  так  и
не  сомкнулись  вокруг  него.  Но  даже  и  в  мечтах  они   тотчас   же
отстранялись; он снова видел любимую, как она стояла в минуту  прощания,
одержимая честолюбием, словно болезнью, и казалось, будто ее знобит, как
обычно знобило ее несчастного брата: он снова видел ее такой и любил  ее
даже за это.
   Терра не очень удивился, заметив у  своих  коллег  некоторую  реакцию
после националистического подъема на заседании рейхстага. Они, очевидно,
вернулись к позабытой действительности; от угрозы войны с  Англией  было
не  так-то  легко  отмахнуться.  Это  рождало   неприятное   чувство   у
отрезвившихся энтузиастов.
   И надо  сказать,  вполне  обоснованное  чувство,  ибо  что  произошло
дальше? Вскоре обнаружилось, что эта самая Англия  предлагала  нам  союз
отнюдь не  из  особой  любви  к  нам.  Ее  настроение  было  столь  мало
германофильским, что она даже вступила в переговоры с Францией. Что  это
значит? Требовалось найти объяснение. А пока необходимо было  чем-нибудь
отвлечь  внимание  страны,  не  вполне  уверенной   в   мудрости   своих
правителей.
   Что придумать? Надо бросить подачку той части населения, которая жила
отнюдь   не   интересами   представителей   крупной   индустрии   и   не
пангерманскими восторгами. До сих пор эта  часть,  численно  значительно
большая, была менее влиятельна. Временно  ее  авторитет  могло  повысить
предполагаемое оправдание Дрейфуса, которое становилось все вероятнее.
   Таким путем  фракция  пришла  к  негласным  переговорам  с  соседними
фракциями по вопросу об отмене смертной казни.  Секретность  переговоров
казалась обеспеченной взаимным  недоверием  сторон,  ибо  дерзновенность
предприятия настраивала их подозрительно друг к  другу,  каждая  фракция
возлагала надежды только на  молчаливое  попустительство  рейхсканцлера.
Когда настанет момент обратиться к нему? Очевидно тогда,  когда  он  сам