придать делу другую окраску. Все зависит от вас... Господи! -  выкрикнул
он фистулой. Обо всем  позабыв,  он  вскочил  на  кресло  и  нетерпеливо
потянулся к стенным часам. Правда, им место было скорей  на  кухне,  они
тикали, совсем как будильник. Рейхсканцлер силился их открыть. -  Каждый
раз одно и то же, - ворчал он. - Из  преклонения  перед  великой  эпохой
Бисмарка, которую видели эти часы, я иногда завожу  их,  но  у  меня  не
хватает сил  слушать  их  тиканье.  -  Возясь  с  часами,  он  продолжал
повествовать: - Я  храню  здесь  реликвии  великого  человека.  Вот  его
письменный  стол,  отчаянно  исцарапанный,  -   все   семидесятые   годы
запечатлелись на нем. Но  когда  вы  к  нему  прикасаетесь,  вас  словно
пронизывает электрический ток.
   - Да, в самом деле, - подтвердил Терра.
   -  С  глубоким  благоговением  перенес  я  сюда  всю  эту  невзрачную
обстановку, в которой протекала его титаническая деятельность, вплоть до
папок и спичечниц! У меня хранится  даже  немного  собственной  почтовой
бумаги великого мужа. - Наконец ему удалось остановить часы; он слез  на
пол. - Милый друг! - Теперь он двигался по комнате много свободнее,  чем
раньше. Кто-то постучал, и он сам взял у чиновника принесенную бумагу. -
Ну, вот она, у нас в руках, - сказал он вне всякой  связи  с  предыдущим
разговором.  -  Дело  слажено,  вы  можете  немедленно  отправляться   в
избирательный округ.
   - В избирательный округ? - переспросил Терра.
   - Я решил предоставить вам освободившийся мандат в рейхстаг. Пока что
подождите противоречить или соглашаться.
   - Какая партия избирает меня?
   - Имперская партия, именуемая также партией свободных  консерваторов.
Фракция нуждается в интеллектуальных силах. Кое-кто вспомнил о  вас.  Не
я, - добавил он в ответ на  глубокий  поклон  Терра.  Он  остановился  у
письменного стола под портретом Бисмарка во весь рост, работы Ленбаха, и
принял осанку государственного мужа: - Рейхсканцлер не занимается личным
составом парламента, он стоит над партиями. - И так как Терра  изобразил
глубочайшее благоговение, он продолжал:  -  Теперь  вы  думаете:  оно  и
видно; недаром он разглагольствует здесь и вербует в свою любимую партию
удобных ему людей. Но это неверно, в данном случае я забочусь  только  о
вашем благе.
   - Ваше сиятельство, - сказал Терра, прижав руку к сердцу, - вы всегда
осыпали меня незаслуженными  благодеяниями.  Вряд  ли  найдется  сердце,
которое билось бы с  такой  горячей  признательностью  навстречу  своему
высокопоставленному другу и благодетелю, как мое.
   - Вам не придется ничем поступаться, если вы в равной мере  будете  и
свободным и консервативным, - по-прежнему деловым тоном сказал Ланна.
   - А если бы и понадобилось поступиться! - воскликнул Терра  в  порыве
преданности.
   - Я признаю за вами право на внутренние оговорки. Чем чаще  мы  будем
работать вместе, тем меньше их останется. - Ланна обошел вокруг стола  и
сел рядом с Терра на диван, так что их колени соприкасались.
   - Поймите меня, милый друг, у меня должны  быть  друзья  в  отдельных
фракциях, иначе я потеряю почву под ногами.
   - Ваше сиятельство, вы возвышаетесь над партиями и над той почвой, на
которой они стоят, - заметил Терра с холодной почтительностью.
   - Но они должны  голосовать  за  меня.  Ни  один  депутат  не  станет
добровольно голосовать за министра, которого не знает, который не  хочет
быть с ним на равной ноге и вдобавок ничем ему не импонирует. - Потом  в
крайнем раздражении, тем неприятным голосом,  каким  он  говорил,  когда
бывал раздражен, рейхсканцлер добавил: - Не всякому дано, облачившись  в
мундир с желтым воротником, нагонять страх  на  оппозицию  и  пинать  ее
своими смазными сапогами.  -  При  этом  он  бросил  взгляд  на  портрет
Бисмарка в натуральную величину, висевший над письменным столом.
   Молчание.
   -  Несомненно,  только  в  силу  ограниченной  сообразительности,   -
осторожно начал Терра, - я из всего изложенного здесь вашим сиятельством
выношу впечатление, что  при  подобных  обстоятельствах  министр  должен
приветствовать неограниченный парламентаризм, как величайший дар небес.
   - Кому вы это говорите! - Ланна вздохнул, но  не  слишком  глубоко  и
продолжительно. И тут же снова перешел к фактам: - Мне нужны друзья, так
как противников у меня довольно даже  и  в  имперской  партии!  -  Новый
вздох, уже несколько глубже, а затем:  -  Вы,  господин  адвокат  Терра,
интеллигент ультрасовременной складки. Духовные  устремления  интересуют
вас не меньше, чем реальная действительность. Я не раз беседовал с  вами
с самых восприимчивых лет вашей юности и льщу  себя  надеждой,  что  мое
влияние играло некоторую роль в вашем незаурядном развитии.
   Взгляд. Терра поклонился.
   - Тогда в Либвальде вы необдуманно  заняли  позицию  идеалистического
анархизма. Теперь вы знаете, что именно идеалисту особенно важно быть  в
то же время и деловым человеком.
   - Да, это верно, - удивленно сказал Терра. Он широко раскрыл глаза  и
сосредоточенно ожидал, что последует дальше. А дальше последовало:
   - Возьмем ваших подстрекателей. Социал-демократ обсуждает в рейхстаге
этот  случай,  никакого  впечатления!  Но  вы?  Допустим,  накануне   вы
произнесли длинную речь,  в  которой  дали  безоговорочно  положительную
оценку моей политике. Вы, как и я,  в  социальных  вопросах  чрезвычайно
осторожны, зато в вопросах культуры вы мыслите свободно. Всем ясно,  что
мы с вами действуем заодно. Если же вы после  этого  станете  на  защиту
подстрекателей, какой получится эффект?
   Взгляд. Терра застыл с открытым ртом.
   - Эффект будет тот, что принадлежащие к вашей  фракции  представители
тяжелой индустрии будут приперты к стенке, - подчеркнул Ланна.  -  После
вашей речи можно было бы даже усомниться в гуманнейшем законе о тюремном
заключении, не будь он случайно детищем его величества, -  успокаиваясь,
заключил Ланна.
   Терра смотрел на него с восхищением: "Значит,  меня  посылают  против
Кнака. Черт возьми! Идея, достойная меня". Терра водил языком по  губам,
все его лицо скорчилось в дьявольской гримасе.
   - Так надувают честных людей, которые твердо уповали на то,  что  они
одни умеют обманывать.
   - Вслушайтесь в свой тон! Вы как-то странно  гнусавите,  -  остановил
его Ланна и кротко добавил: - Разрешите мне обратить  ваше  внимание  на
внешнюю сторону. Вы могли сказать и нечто более рискованное,  но  нельзя
это подчеркивать гнусавым голосом и чересчур выразительной мимикой.  Вам
надо стать безличнее, надо стать деловым человеком, даже оставаясь самим