исследований, а лишь в постановке наряду с предыдущими и этой части
проблемы дивергенции троглодитид и гоминид. Это слишком ответственная
задача, чтобы осмелиться на нечто большее, чем первый шаг.

III. Время дивергенции палеоантропов и неоантропов

Антропологи уже вполне удовлетворительно выяснили анатомо-морфологическую
эволюцию человека. С их точки зрения, достаточно установить с помощью
сопоставления скелетов, что неоантроп развился из палеоантропа, последний
-- из археоантропа (питекантропа) и т. д. Для них даже удобно, если это
эволюционное древо рисуется не ветвистым, а прямым, как корабельная мачта:
ведь им надо знать только, кто из кого произошел; предка можно посчитать
исчезнувшим с того момента, как появился потомок.

Однако, поскольку эта работа в основных чертах выполнена, главной проблемой
антропогенеза уже становится не морфологическое отличие неоантропа от
предковой формы, а его жизненные отношения с ней. Человек не мог не
находиться в тех или иных отношениях с видом, от которого он постепенно
стал отличаться и отдаляться. Это были отношения экологические или
биогеографические, отношения конкуренции, или симбиоза, или паразитизма,
или какого-либо еще типа. Ведь различия углубляются лишь в процессе
дивергенции разновидностей, поначалу же они незначительны. Наука об
антропогенезе, думается, должна, наконец, стать наукой о конкретных
биологических отношениях людей и той предшествовавшей формы, от которой они
ответвились. Научной несообразностью является взгляд, будто все особи
предкового вида превратились в людей. Еще бессмысленнее думать, что они
перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путем мутации стали
людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок
лишили кормовой базы всех отставших и те быстро перемерли: на земле до сих
пор остается довольно пищевых ресурсов для множества видов животных.

Все эти несуразицы только подчеркивают неоправданность упорного избегания
темы о реальных взаимоотношениях двух разновидностей, вероятно, лишь в ходе
этих взаимоотношений ставших подвидами, а затем и разными видами, продолжая
и на этом таксономическом уровне находиться в биологических отношениях друг
с другом. Таким образом, к науке об антропогенезе предъявляется пожелание
перенести, наконец, главное внимание с вопроса об отличии людей от их
ближних биологических предков на вопрос о реальных отношениях людей с этой
предковой формой.

Мы близимся в науках о человеке к такому сдвигу, который можно сравнить с
революцией в физике, развернувшейся в первой половине XX в. Роль,
аналогичную "атомному ядру", здесь сыграет начало человеческой истории. Но
сегодня это еще только штурмуемая загадка. Если принять, что все сказанное
выше об экологии троглодитид более или менее соответствует истине, то
начало человеческой истории круто переносится во времени в сравнении с
принятой сейчас датировкой. Еще недавно длительность истории определяли в
полмиллиона -- миллион лет, и уже эта цифра в известной мере оправдывала
тезис А. Тойнби, что сравнительно с нею история всех вычлененных им
"цивилизаций" (числом около двадцати) настолько кратковременна, что
последовательностью их можно пренебречь и рассматривать их почти как
одновременные друг другу, т. е. не имеющие соизмеримости с гигантской
величиной бытия людей на земле. Однако с тех пор раскопки Лики, Арамбура,
Коппенса и других в Африке увеличили ее еще значительно больше, так что
сегодня людям приписывают возраст около двух с половиной миллионов лет и,
судя по всему, завтра могут последовать новые открытия еще более древних
костных останков австралопитеков в сопровождении примитивных оббитых
камней. Но вот что касается неоантропа (Homo sapiens), он появляется всего
35 -- 40 тыс. лет тому назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы
изменения окружающей природы, т. е. обретающий относительное самодвижение и
ускорение (при неизменности телесной организации), начинается и того много
позже. Следовательно, при изложенных представлениях исторический процесс
радикально укорачивается. Если отсчитывать начало такового самодвижения с
неолита, эти недолгие тысяч восемь лет человеческой истории по сравнению с
масштабами биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва.

История людей -- взрыв. В ходе ее сменилось всего несколько сот поколений.

Толчком к взрыву, очевидно, послужила бурная дивергенция двух видов --
палеоантропов (троглодитов) и неоантропов, стремительно отодвигавшихся друг
от друга на таксономическую дистанцию подвидов, видов, родов, семейств,
наконец, на дистанцию двух различных форм движения материи -- биологической
и социальной.

Именно природа этой дивергенции и есть "атомное ядро", тайну которого
надлежит открыть. Для начала анализа ясно лишь, что, будучи процессом
биологическим, она в то же время имела нечто отличающее ее от всякой другой
дивергенции в живой природе. К тому немногому, что мы достоверно об этом
знаем, принадлежит необычная быстрота данного ароморфоза -- отпочкования
нового, прогрессивного вида. Отсюда можно сделать вывод, что между обоими
дивергирующими видами должны были существовать и крайне напряженные
экологические отношения. Этого не было бы, если бы дивергенция с самого
начала сопровождалась размежеванием ареалов. Вероятнее, напротив, что в
пределах общего ареала происходило крутое размежевание экологических ниш.

Но главный вывод, который мы должны извлечь из стремительности дивергенции
(а ее отрицают только немногие антропологи вроде А. Валлуа, держащиеся
слабо обоснованной концепции происхождения Homo sapiens не из того или
иного вида палеоантропов, а из "пресапиенсов", восходящих к среднему или
даже раннему плейстоцену), состоит в том, что перед нами продукт действия
какого-то особого механизма отбора.

Прежде всего хотелось бы реконструировать не только само раздвоение или,
вернее, отпочкование, но и его более мелкие промежуточные уровни. Мыслимо
ли это?

Но следует ли вообще думать, что палеонтология всегда ищет и находит все
промежуточные ступеньки между одной биологической формой и филогенетически
последующей, уже существенно отличающейся? Состоит ли сама идея
палеонтологии в том, что в принципе должны где-то существовать останки всех