"обезьянолюди" в умозаключении, что, раз были искусственно сделанные
орудия, следовательно, передавался из поколения в поколение
"производственный опыт", существовала членораздельная речь, а значит, были
и абстрактные понятия.

Высказывалось также мнение, будто сам факт искусственного изготовления
орудий уже говорит о некотором уровне "сознательного планирования" предком
человека своей деятельности, так как он должен был "отвлекаться" от
непосредственного воздействия предметов, от непосредственной цели --
добывания пищи -- и устремлять свои усилия на создание того, что только
впоследствии должно послужить средством ее обеспечения . Однако такая
степень "отвлечения" доступна и любому виду животных, изготовляющих
указанные зародышевые формы орудий, строящих гнезда, создающих запасы и т.
д. У них только иногда наблюдается своеобразная утеря связи этой
инстинктивной деятельности с конечной целью: например, бобры подчас валят
гораздо больше деревьев, чем им нужно, и оставляют их на месте. Можно
думать, что этим объясняются и известные археологам скопления тысяч
заготовленных, но, видимо, не использованных нижнепалеолитических каменных
орудий (например, стоянка Эт-Табун).

Важнейшим признаком, отличающим орудия человека от орудий животных, служит
факт развития, изменения орудий у человека при неизменности его как
биологического вида. Те виды животных, которые изготовляют или употребляют
какое-либо орудие, срощены с ним, как улитка с раковиной; у общественного
же человека-неоантропа возникновение все новых орудий, а тем самым и все
новых приемов труда не связано ни с какими анатомо-морфологическими
изменениями или возникновением новых наследственных инстинктов (безусловных
рефлексов). Антрополог Я. Я. Рогинский убедительно показал, что этот
признак налицо только с появлением человека современного типа -- Homo
sapiens; изменения, происходившие в палеолите до кроманьонца, говорит он,
"в целом были неразрывно связаны с ходом формирования самого человека, с
процессом человеческой эволюции, все же последующие изменения в истории
общества никакого отношения к биологическим закономерностям не имели" , т.
е. не требовали перестройки анатомии и физиологии человека.

Безграничная изменчивость средств труда при полной неизменности вида со
времени оформления Homo sapiens -- свидетельство решающего качественного
скачка, возникновения общества. Пассивное приспособление к природе
сменяется активным воздействием на нее, господством над ней в смысле
создания все новых источников питания и средств существования. Энгельс
отмечал. что стадо обезьян или коз, съев наличный корм, вынуждено или
вымирать, или начать биологически перестраиваться. "Это "хищническое
хозяйство" животных играет Хважную роль в процессе постепенного изменения
видов, так как оно заставляет их приспособляться к новым, необычным для них
родам пищи..." . Постоянное развитие средств, в том числе орудий труда, --
условие, объясняющее неизменность вида Homo sapiens, так как оно сняло
действие закона естественного отбора, законов биологической эволюции.
Только с того времени, когда орудия изменяются, а вид стабилизируется,
можно говорить о производстве в собственном смысле -- об общественном
производстве.

Итак, орудия животных неизменно присущи данному виду, а орудия человека
имеют историю, развиваются. Однако и эту истину можно довести до
логического абсурда, если понятие неизменности орудий у животных берется
безотносительно: 1) к вопросу об анатомо-морфологических изменениях самого
вида или внутри его, 2) к вопросу об изменениях его экологических условий.
Виды и разновидности муравьев строят разные типы и вариации муравейников;
если бы муравейники геологического прошлого уцелели в слоях земли, можно
было бы установить постепенную эволюцию, смену типов муравейников. На
протяжении нижнего и среднего палеолита менялись не только орудия, за это
время в организме, в морфологии троглодитид сдвиги и изменения происходили
более интенсивно, чем в их орудиях. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы
связь между морфологическими изменениями и изменениями тех или иных
инстинктов поведения носила строго автоматический характер, -- эта связь
констатируется биологией лишь в крупных масштабах эволюции. Можно ли
безоговорочно утверждать, что ульи пчел, плотины бобров неизменны, пока
неизменен вид? Мы указали на варианты плотин бобров, зависящие, между
прочим, от быстроты течения рек. Но мы можем представить себе, что течение
ускоряется на протяжении длительной эпохи, и в таком случае окажется, что
бобры сменили первый тип плотин на второй, затем второй -- на третий, т. е.
в известном смысле "совершенствовали" свои сооружения. Вот другой пример.
Один знакомый Уоллеса в юности отнес в музей одно из обычных в его городе
ласточкиных гнезд. Вернувшись на родину через 40 лет, он обнаружил, что
птицы за это время стали строить гнезда другой формы, по его мнению, более
"совершенные"; хотя ему показалось, что это изменение. даже обогнало
прогресс городской архитектуры, несомненно, что именно какие-то свойства
городских домов, например, штукатурка, потребовали быстрой смены типа
гнезда, может быть, отбора лишь одного варианта из числа доступных этим
птицам.

Если так, вправе ли мы скидывать со счетов специфику ледниковой эпохи, в
которой жили и развивались ископаемые троглодитиды? На протяжении
четвертичного периода имело место несколько глубоких изменений
географической среды -- климата, флоры, фауны. Исторический материализм
учит нас не считать географическую среду главной причиной общественных
изменений, поскольку последние происходят гораздо быстрее изменений
географической среды, обычно даже при ее полной неизменности. Иное дело
"история" троглодитид в четвертичный период: их орудия менялись отнюдь не
быстрее, чем менялась их географическая среда.

Да, их орудия, например орудия археоантропов, не оставались неизменными на
протяжении всей шелльской эпохи: раннешелльские рубила отличимы от
позднешелльских, не говоря уже об отчетливых различиях на протяжении
ашельской эпохи. Но все это не опровергает, а лишь конкретизирует наше
представление о дообщественной природе шелльцев и ашельцев: они
существовали в такую биологическую эпоху, когда глубокие сдвиги в природе
снова и снова не только в коренных чертах, но и в более детальных нарушали
их "экологическую нишу". На древнейших этапах большинство этих тонко
приспособленных к трупоядению существ каждый раз при таких сдвигах
вымирало; приспособление оставшихся шло как по линии морфологической