Если, с одной стороны, эта книга предлагает альтернативу распространенному
взгляду на происхождение человека, то, с другой стороны, она служит
альтернативой тенденции ликвидировать историзм в науках о человеке. Не
мешает ли, в самом деле, наука об историческом становлении, изменении и
развитии человека включить его как нечто константное вместе с животными и
машинами в закономерности и обобщения более высокого порядка? Эта тенденция
означает устремление к статике, максимально возможное элиминирование
генезиса и хронологической динамики. В этом смысле можно говорить об
ахроническом или агенетическом мышлении.

Идея развития некоторым буржуазным ученым сейчас представляется наследием
XIX в., уходящим на протяжении XX в. на склад и упокой из арсенала "большой
мысли". В освобождении от категории развития усматривают известный
мыслительный выигрыш -- в уровне обобщения, ибо эта тенденция научной мысли
сокращает прежде всего генезис обобщаемых явлений и тем самым их
"субстрат". Иными словами, из поля зрения устраняется изменчивость явлений
во имя их формализации и моделирования.

На переднем плане при этом грандиозное расширение поля приложения
математики и математической логики, огромнейшие технические результаты. Но
на заднем плане происходит пересмотр проблемы человека. Кибернетика
гигантски обогатила технику; ее побочный плод, претензии "кибернетизма" в
психологии обедняют науки о человеке. Весь этот "великий потоп" можно
выразить негативным тезисом: история не существует или, точнее сказать,
история не существенна. А поскольку наиболее исторична именно история
людей, современная "большая мысль" прилагает чрезвычайные усилия для
лишения ее этого неудобного качества -- историзма.

Внесено немало предложений, как разрезать человеческую историю на любые
структуры, субструктуры, типы, модели, лишь бы они не изображались как
необходимо последовательные во времени. Соответственно понятие прогресса в
буржуазной литературе изгоняется из теории истории как признак
старомодности, чуть ли не дикарства . Поход против идеи прогресса следует
представить себе как логически необходимую составную часть наступающего
фронта агенетизма. Сохранение же категории прогресса (или, теоретически
допустим, регресса) как обязательной преемственности эпох и как общего
вектора их смены было бы разъединением этого фронта.

Суть этого направления научного мышления XX в. такова: достигнуто большое
продвижение и расширение применения математики и абстрактной логики путем
формализации знания, но ценой жертвы двух объектов знания, не поддающихся
математике, -- времени и человека.

Что касается времени, то сама теоретическая физика тщетно осаждает эту
категорию. Время в общем пока остается неизменяющимся и незаполненным,
представляется постоянной координатой мира, даже если бы в нем ничего не
происходило, и сегодняшняя научная картина мира мстит ему за это -- по
возможности избавляется от него, добиваясь логического права переставлять
явления во времени, как можно переставлять вещи в неподвижном комнатном
пространстве.

Агенетизм отвечает не только определенным представлениям о том или ином
предмете, но и определенным физическим и философским представлениям о
времени. Предметы могут оставаться тождественными себе в любой точке на
шкале времени, поскольку время рассматривается как безразличное и внешнее
по отношению к ним.

Агенетизму соответствует тенденция отвлечься от субстратов, т. е. считать
их взаимозаменимыми, и сравнивать между собой предметы самых различных
уровней эволюции по формализованным схемам их функционирования. В самом
деле, ведь их субстраты -- это материализованное их происхождение, это их
принадлежность к специфической эпохе развития материи. Война со временем
породила схему "черного ящика": мы знаем и хотим знать только ту
"информацию", которая вошла или введена в устройство, не знаем и не хотим
знать, что с ней в этом как бы наглухо запечатанном устройстве происходило,
ибо это как раз совершенно разнообразно в зависимости от его материальной
природы, наконец, знаем и хотим знать, что в результате такой переработки
вышло наружу. Нас не интересует ящик, нас интересует лишь то, что творится
у его входа и выхода. Поэтому возможно его моделирование: изготовление его
из любого другого материала, по другим внутренним схемам или -- в
абстракции -- без всякого субстрата, лишь с сохранением характеристик входа
и выхода. Тем самым возможно и его формальное, т. е. чисто математическое
моделирование. А затем эти умственные операции проходят проверку практикой
-- превращаются в новые небывалые технические устройства, сплошь и рядом
высокоэффективные.

Вместе с этими утилитарными и теоретическими выигрышами от игнорирования
времени (эволюции) затухает в науке значение понятий "низшее" и "высшее",
даже в казавшемся нехитрым значении "простое" и "сложное". Главное теперь
не ряд от низшего к высшему, от простого к сложному, а то общее, что может
обнаружиться на всех его ступенях, -- это ряд одного и того же. От понятия
"сложность" остается лишь умножение пли возведение в степень: например,
"машины, создающие другие машины".

Что касается человека, то как явление, наиболее жестко связанное со
временем, т. е. с изменением и развитием во времени, он подвергся
наибольшему опустошению. В буржуазной науке возрождаются самые упрощенные
мнения. Старый взгляд церкви, что сущность и природа человека не могут
измениться со времени его сотворения и грехопадения впредь до страшного
суда, некритически бытовавший еще и у прогрессивных историков и философов
XVIII в., погиб было, но распространился в новых облачениях, в том числе
даже в толковании некоторых генетиков. Нетрудно усмотреть, что оборотной
стороной всех концепций о множественности синхронных или не имеющих
необходимой последовательности культур, цивилизаций, общественных типов
является этот дряхлый религиозный постулат об одинаковости их носителя --
человека; ведь снимается вопрос о его изменениях, превращениях.

Это делает логически возможным и переход к представлениям о принципиальной