дополнительных богатств и плодов труда из всего остального мира и некоторой
амортизации таким способом внутреннего антагонизма.

Этот всемирный процесс перекачки в эпохи рабства, феодализма и капитализма
лишь иногда (при первой и третьей) выступал в виде прямого обескровливания
метрополиями и империями окрестных "варваров" или далеких "туземцев" в
колониях. Чаще и глубже -- перекачка через многие промежуточные народы и
страны как через каскад ступеней, вверху которого высокоразвитые, но и
высокоантагонистичные общества переднего края. Ниже -- разные менее
развитые, отсталые, смешанные структуры. А глубоко внизу, хотя бы и
взаимосвязанные с внешним миром, в том числе с соседями, самыми скудными
сделками, но вычерпанные до бесконечности и бесчисленные в своем множестве
народности пяти континентов почти неведомое подножие, выделяющее капельки
росы или меда, чтобы великие цивилизации удерживались. Насос, который
непрерывно перекачивает результаты труда со всей планеты вверх по шлюзам,
-- это различия в уровне производительности труда и в средствах
экономических сношений.

Таков в немногих словах ответ на вопрос, двигалось ли своей цельной массой
человечество в ходе всемирной истории, в ходе ускоряющихся прогрессивных
преобразований, совершавшихся в классово антагонистические эпохи на его
переднем крае. Да, при изложенном взгляде история предстает, безусловно,
как цельный процесс.

[Image]

Вернемся же к его свойству -- ускорению. В истории освобождения человека мы
ясно видим, пожалуй, только ускорение. Мы не можем описать, каким же станет
человек в будущем. Между тем при достигнутых скоростях и мощностях пора
видеть далеко вперед. И вот, оказывается, у нас нет для этого иного
средства, как всерьез посмотреть назад. Как оказался человек в той
несвободе, из которой выходил путем труда, борьбы и мысли? Иными словами,
если есть закон ускорения мировой истории, он повелительно ставит задачу
новых исследований начала этого процесса. Что закон есть, это можно еще раз
наглядно проиллюстрировать прилагаемыми схемами (см. схемы 2 ,3).

В этих схемах дано представление об относительном времени (абсолютное время
измеряется в геологических масштабах). Читатель может мысленно
преобразовать эти схемы таким образом, чтобы каждое деление на
транспортире, скажем, каждый градус поставить в соответствие неравным
величинам времени. Допустим, приняв последний градус за единицу (все равно
200 это лет или 33 года), предпоследний градус будем считать за две
единицы, или за четыре, или в какой-либо иной прогрессии, можно брать и по
другим математическим законам. В такой Преобразованной схеме выделенные
эпохи расползутся равномерно, т. е. они не будут сгущаться к концу, зато
идея ускорения мировой истории получит новое выражение, более близкое
математическому мышлению.

Однако для первой схемы навряд ли возможно подобрать такую прогрессию
хронологических значений градусов, при которой основные эпохи расположились
бы равномерно. Здесь "доисторическое время" совершенно задавило
"историческое время". Последнее заняло такую ничтожную долю процесса, что
зрительно как бы оправдывается ошибка Тойнби: все, что уложилось в
"историческое время", можно считать "философски одновременным" по сравнению
с протяженностью "доистории". Во второй схеме для такой аберрации уже нет
места. Нам как раз и предстоит в дальнейшем выбор между ними.

Пока что мы ограничимся немногими заключениями из сказанного. Если бы не
было ускорения, можно было бы мысленно вообразить некую логику истории,
вполне абстрагируясь от какой бы то ни было длительности, т. е.
протяженности во времени каждого интервала между социальными революциями,
разделяющими формации: можно было бы пренебречь эмпирическим фактом, что на
жизнь любого способа производства ушло некоторое время; ведь оно при
изменениях конкретных обстоятельств могло бы оказаться и покороче, причем
неизвестно насколько. Но нет, даже в самой полной абстракции невозможно
отвлечься от времени, ибо останется время в виде ускорения, иными словами,
длительность заявит о себе в форме неравенства длительности. Точно так же
каждая антагонистическая формация проходила в свою очередь через
ускоряющиеся подразделы -- становление, зрелость, упадок. Если же охватить
всю эту проблему ускорения человеческой истории в целом, последует вывод: в
истории действовал фактор динамики, т. е. История была прогрессом, но
действовал и обратный фактор -- торможение, причем последний становился
относительно все слабее в соперничестве с фактором динамики, что и
выражается законом ускорения истории. Однако лишь при коммунизме динамика
неизменно имеет перевес над торможением.

Начальный отрезок истории был наиболее медленно текущим, следовательно, на
нем торможение имело перевес над динамикой. Но этот начальный отрезок --
необходимый член траектории, которая, как мы уже знаем, будет
характеризоваться ускорением по типу экспоненты.

Наконец, мы констатируем еще раз, что вся наша кривая, а тем самым и
начальный отрезок истории, -- это не сумма некоторого числа кривых, иными
словами, не история племен и народностей, а история человечества как одного
объекта.

II. Внешнее и внутреннее определения понятия начала человеческой истории

Понятие начала человеческой истории в широком философско-социологическом
плане имеет теоретическую важность не только для тех дисциплин, которые
прямо изучают древнейшее прошлое человечества, -- для палеоантропологии,
палеоархеологии, палеопсихологии, палеолингвистики. Влияние этого понятия
сказывается во всем нашем мышлении об истории. Подчас мы сами не сознаем
этого влияния. Но то или иное привычное мнение о начале истории, пусть
никогда критически нами не продумывавшееся, служит одной из посылок общего
представления об историческом процессе. Более того, вся совокупность
гуманитарных наук имплицитно несет в себе это понятие начала человеческой
истории.

Но хуже того, начало человеческой истории -- своего рода водосброс, место