которых он основывался, не являются плодом искусственной обработки. Однако
эта победа была лишь запоздалым и бесполезным отголоском проигранной ими
битвы, ибо искусственные орудия и костные остатки человека четвертичного
периода все равно неопровержимо свидетельствовали против библии,
подтверждая глубочайшую древность человека.

И вот мы наблюдаем полную смену стратегии: именно эти противники Мортилье
теперь стараются отнести возникновение человека как можно дальше в глубь
времен. В этом состоит настойчивая тенденция трудов Брейля. Реакционная
антропология тоже пронизана этим стремлением. Джонс доказывает, что человек
произошел не от обезьяны, а от гипотетического "тарзоида", жившего в
третичный период. Вестенгефер доказывает, что предки человека не связаны с
обезьяной, а отделились от родословного древа млекопитающих 200 млн. лет
назад.

В чем же смысл этого стратегического поворота? Если в глазах Мортилье
"доисторический человек" был обезьяночеловеком, существом, развитие
которого еще полностью определялось законами биологической эволюции, то
Осборн, как и многие другие, утверждает, что человек никогда не проходил
стадии обезьяночеловека. Брум пишет, что развитие человека шло под влиянием
"высшей целенаправленной силы". Иными словами, новый план состоит в том,
чтобы отказаться от безнадежной перед лицом научных данных защиты
конкретных черт библейского предания, но спасти главное -- учение о
сотворении человека богом "по образу и подобию своему", отнеся этот акт
творения возможно дальше в темное прошлое.

В современной зарубежной философско-теологической литературе
пропагандируется мысль, что явные противоречия библии с данными науки
объясняются просто стремлением составителей библии сделать божественное
откровение доступным тем людям, которые еще не знали современной науки,
приспособить его к их пониманию: они ведь, как дети, не поняли бы писания,
если бы оно говорило с ними языком науки. В частности, им сказали, что
человек был создан богом из горсти земли, просто в том смысле, что бог
вдохнул душу в "прах", в неодушевленную материю, ибо они не поняли бы, если
бы было сказано, что бог вдохнул душу в высокоразвитую антропоморфную
обезьяну, или "тарзоида", и что этот акт творения осуществился путем особой
"мутации". Не все ли равно, в самом деле, какой материал использовал бог
при творении человека? Исследование этого материала и его свойств,
использованных богом, религия полностью передоверяет науке. Важно лишь, что
в один прекрасный момент совершилось чудо -- обезьяноподобный предок
человека преобразился в человека, в теле которого зажглась божественная
искра -- душа. Задача антропологии состоит лишь в том, чтобы загнать момент
перехода от животного к человеку в какой-либо далекий, не заполненный
палеонтологическими данными интервал, где и совершилось таинство, и в том,
чтобы приписать всем действительно известным науке эволюционным формам
ископаемых гоминид это абсолютное отличие от животных: душу, сознание,
мысль.

Так, одно из наиболее распространенных пособий по палеоантропологии --
"Первые люди", написанное профессорами Католического института Бергунью и
Глори и изданное под попечительством архиепископа Тулузского,
сопровождается визой ректора Католического института: "Nihil obstat" --
"препятствий не имеется", никаких противоречий с религией нет. Здесь в
общем все на уровне современных естественнонаучных и археологических
знаний. Но появление Человека (с большой буквы), начиная с питекантропа
(может быть, и с австралопитека), трактуется как завершение "творения" --
возникновение "духа", "разума", "человеческого психизма", в корне отличного
от психики хотя бы и использующих палки обезьян; появление человека было
чудом: он изготовляет орудия и оружие, зажигает огонь, внушает трепет
животным.

Один из столпов реакционной "палеоэтнологии", Менгин, в книге "История
мира" пишет: долгое время думали, чем древнее археологические остатки, тем
ближе находился человек к исходному и дикому состоянию, но на самом деле
это не так, человек с самого начала появляется со всем своим духовным
достоянием -- с языком, мышлением, правом, собственностью, нравственностью,
религией, искусством. Маститый и авторитетный археолог аббат Брейль в своей
обобщающей работе в том же коллективном труде "История мира" доказывает
читателю, что уже в нижнем палеолите существовала "творческая духовная
деятельность", "богатая духовная жизнь", проявлявшаяся не только в
материальной культуре, но и в религиозных верованиях, искусстве и т. д.
Хотя кроме остатков каменных орудий и костей животных археология ничего не
дает, Брейль из одного лишь факта наличия большого количества человеческих
черепов в пещерах Чжоукоудянь и других выводит существование у людей той
поры и "культа черепов", а следовательно, культа семейных святынь, и культа
предков, ритуального каннибализма, и войн между разными группами. Идея всей
этой "Истории мира" такова: "природа человека" никогда не менялась, она
остается неизменной с того момента, как бог вложил душу в шкуру
обезьяноподобного предка человека; лишь материализм грозит возродить
животное начало в человеке, и поэтому десятый том, посвященный современной
эпохе, вышел под предостерегающим заглавием -- "Мир в кризисе".

Как видим, эти две тенденции в палеоантропологии -- отстаивать неизменность
человеческой натуры и удлинять, елико возможно, древность его появления в
мире -- выступают в связи друг с другом.

И я не склонен в конечном счете их разъединять, хотя, разумеется, есть
много ученых, которые усматривают в вопросе о древности человека лишь
вопрос факта: заполнения и углубления палеонтологической летописи -- цепи
ископаемых находок, за которыми ученый эмпирически следует.

Действительно, палеонтология гоминид в течение XX в. неутомимо удлиняет
время существования человека на земле и тем самым его историю. Упорные
усилия исследователей направлены именно в эту сторону. Нет, снова и снова
говорят нам, не здесь перерыв между последней обезьяной и первым человеком,
а еще глубже, еще древнее. К этому почти сводится сейчас движение науки о
происхождении человека, и это кажется отвечающим научной потребности ума
(хотя одновременно и потребности верить, что таинство скрыто в вечно
недостижимой глубине). Сенсационные открытия следовали одно за другим:
австралопитеки Дарта, мегантропы и гигантопитеки Кенигсвальда, Homines