возникновение. Сказать, что оно "постепенно возникло", -- значит ничего не
сказать, а увильнуть. Сказать, что оно возникло "сразу", "с самого начала",
-- значит отослать к понятию начала. В последнем случае изготовление орудий
оказывается лишь симптомом, или атрибутом, "начала". Но наука повелительно
требует ответа на другой вопрос: почему?

Всмотримся поближе в логическую ошибку, которая постоянно допускается.
Берется, например, синхроническое наблюдение Маркса над различием
строительной деятельности пчелы и архитектора. Поворачивается в план
диахронический: "С самого начала человек отличался от животного тем...",
или "человеческая история началась с того времени, как наши предки
стали..." Словом, постоянный атрибут человека и начало истории выводятся
друг из друга. Почему, почему, почему, вопиет наука, человек научился
мыслить, или изготовлять орудия, или трудиться?

Подчас мы встречаемся с очень распространенной и соблазнительной моделью
мышления о начале человеческой истории -- с помощью возведения в степень
свойства, присущего животным. Человека отличает это же свойство в квадрате
как новое качество.

Некогда И. П. Павлов думал объяснить мышление человека как "условные
рефлексы второй степени". И. П. Павлов сначала предполагал, что каким-то
качественно исключительным достоянием человека является свойство
вырабатывать условные рефлексы на условные раздражители. Все выглядело
заманчиво просто. Опыты показали иллюзорность этой ясности. Удалось
получить и у животных условные рефлексы второй степени. Потом не без труда
добились и рефлексов третьей степени, а дойдя, наконец, чуть ли не до
седьмой, бросили эти опыты, ибо они выполнили свою отрицательную задачу. Но
ведь они послужили и более общим уроком: свойств человека не выведешь из
свойств животного путем возведения в степень. Что из того, если какое-то
животное не только "изготовляет орудия", но "изготовляет орудия для
изготовления орудий"? Мы не перешагнем на самом деле никакой грани, если
мысленно будем возводить то же самое в какую угодно степень. Это так же
ошибочно, как названное начальное представление Павлова о сущности второй
сигнальной системы.

Весь этот технический подход к проблеме начала человеческой историй на
самом деле всегда подразумевает и, психологическую сторону. А представление
о какой-то изначальной особенности ума или психики человека, пусть
обусловленной особенностями строения его мозга, так или иначе таит в себе
именно то мнение, для опровержения которого Энгельс написал свою работу об
очеловечении обезьяны. Он писал, что в обществе, разделенном на
повелевающих и трудящихся, накрепко укоренилось мнение, будто все началось
с головы. Это мнение, по Энгельсу, заводит вопрос в тупик, в идеализм, в
индетерминизм. А вот в научной литературе ссылки на трудовую теорию
антропогенеза сплошь и рядом делаются именно для того, чтобы
аргументировать это самое мнение: вначале было не дело и даже не слово,
нет, вначале был ум.

За наидревнейшими каменными орудиями усматривают что-то качественно
отличающее человеческий ум от даже самых высших функций нервной системы
животных. Например, эти орудия якобы свидетельствуют о способности только
человеческого ума вообразить "посредника", т. е. посредствующее звено между
субъектом и объектом труда (Г. Ф. Хрустов). Или говорят, что при
изготовлении каменных орудий сумма отдельных движений или действий, каждое
из которых образует новую связь в головном мозге, значительно превосходит
сумму нервных связей в любом поведенческом акте любого животного, не
вспоминая при этом, скажем, о сложнейшей гнездостроительной работе многих
видов птиц (С. А. Семенов). Или же упор делают на то, что изготовление
каменного орудия отвлекало ум от удовлетворения непосредственной
потребности, тогда как ни одно животное якобы не способно отвлечься от нее
в своей деятельности, -- при этом забывается, скажем, деятельность животных
по созданию кормовых запасов нередко в ущерб непосредственному
удовлетворению аппетита (А. Г. Спиркин). Или утверждают, что уже древнейшие
каменные орудия своей шаблонностью свидетельствуют об отличающей человека
от животных способности отчетливо представлять себе будущую форму
изготовляемого предмета, упуская из виду, скажем, шаблонность тех же
птичьих гнезд (В. П. Якимов). Не будем перечислять всех примеров такого
рода, попадающихся в литературе.

Общим недостатком всей этой серии сравнительно-психологических
противопоставлений является прежде всего неудовлетворительное знание
зоологии. Я имею в виду действительную зоологическую пауку, а не засоряющие
ее займы понятий и терминов из сферы социальной жизни и психики человека.
Получается, конечно, замкнутый круг, если сначала переносить на животных
некоторые свойства человека, затем утверждать, что у животных эти свойства
стоят на более низком уровне, чем у человека, а затем определять сущность
человека по его способности поднять эти свойства на более высокий уровень.
Подлинная биологическая наука ведет войну со всяким антропоморфизмом. Для
изучающих начало человеческой истории открыт и обязателен вход в зоологию
на ее современном уровне.

Только на этой строго зоологической платформе и должны были бы
предприниматься все попытки вскрыть коренное отличие человека от животных с
помощью психологического анализа нижнепалеолитических грубо оббитых
кремней. Догадки отпадали бы одна за другой. Нашлись бы и примеры
использования животными искусственных "посредников" между собой и
объектами, и "отвлечение" от прямого мотива деятельности, и изготовление
орудий "второй степени", и "стереотип" изделий. Словом, широкое привлечение
данных зоологической науки неминуемо должно устранить из научной литературы
все наивные усилия подобрать простой сравнительно-психологический ключ к
проблеме начала человеческой истории.

Рассмотрим более пристально один из вариантов рассуждений. Говорят, что
орудия древнейшего человека отличаются от любого подобия орудий, как и от
любых искусственных сооружений, наблюдаемых у животных, одним решающим
признаком, свидетельствующим об особой психической силе человека.

Все приемы воздействия на среду присущи данному виду животных неизменно,
тогда как человеческие орудия изменяются, эволюционируют при неизменности